Когда-то  его предков хоронили, отправляя в море на пылающем корабле. Но здесь море редко отдает павших, а костры разжигают на берегу. Здесь адмиралы не участвуют в сражениях, а только ждут, когда вернутся их подчиненные - а они возвращаются не всегда. Возможно, морская могила - лучшее, что ждет того, кто носил в себе душу корабля, а может и нет - ведь эти души покинули море, чтобы снова жить. и опять нет - покинув, они тянут туда тех, в ком поселились, а утопленники часто возвращаются Глубинными. И кто знает, как вернутся те, кого поглотила бездна...

А еще есть те, кто выходят в море - и те, кто остаются на берегу. Адмиралы называются. Да, они тоже воюют и вносят свой вклад... Вот только в пучине морской они не исчезают, не их привозят назад изувеченными и истекающими кровью. И не по ним горят эти костры этой ночью - горят по тем, кто выполнял отданные ими приказы. И пусть Хельги не отдавал их в этот раз, пусть даже проверенные им боевые модули никого не подвели - все равно в нем живет это грызущее чувство вины, замешанное на бессилии против Глубинных и необходимости оставаться в тылу, посылая на передовую детей. Поэтому в эту ночь он идет к костру, который горит поодаль от остальных и выше других - на холме рядом с базой - а карман оттягивает фляжка с чем-то покрепче вина и он даже не интересуется, как называется это зелье, лучше не знать. Норвежцы не признают промежуточной стадии - после пива сразу идут многоградусные напитки, а уж в такую ночь другого и не надо. Он придет отдать должное - такое малое, но все что у него есть -  тем, кого не знал, тем, кого уже нет и остались только имена в списке погибших. Списке, который адмирал пополняет у себя в памяти постоянно, списке, который начинается с Норы Иверсен, решившей рискнуть ради призрачного шанса вытащить  еще группу несчастных, запертых на нефтяной вышке посреди ставшего чужим моря - и проигравшей. Или нет? Учитывая, что он здесь и продолжает бой - нет, черта с два она проиграла. С такими мыслями он молча поднимается на холм, к костру. Будет ли он один или кто-то еще выбрал это место? Случайностей нет, есть лишь wyrd - судьба, предназначение, или еще как назови. Хельги Иверсен сделал последний шаг, выходя из ночной тени...

Хельги, выйдя наверх, огляделся, увидел двоих - девушку и мужика, похоже именно тех, кто развел здесь костер, так как иных  участников поблизости не было видно. Трудный момент - эти не из их команды, то есть свои, бермудские. Умершие им друзья и товарищи, а Хельги - чужак. Говорят что чужого горя не бывает, но это со стороны сочувствующего, а не тех, кто горюет. Они может и оценили бы... Но ведь чужой не знает. Он не сражался здесь, не командовал здесь, не знал этих ребят, не делил с ними кров, хлеб, а то и постель. Разве такой поймет до конца? Да и попросту можно сказать одно неверное слово - и конец, насыпал соли на рану. Вот и выходит, что смотришь с опаской невольной, пытаешься понять, кто перед тобой. Хельги не знал. Девушка могла быть одной из несущих паразита... Как она посмотрит на адмирала, который никогда в жизни не рисковал встречей с Глубинными? Особенно сейчас, когда они вспоминают тех, кто вышел на бой. Но в то же время адмирал Иверсен не настолько чужак, чтобы отступить. И то, как они провожают умерших... Та часть души неведомых предков-воителей, живущая в нем с момента появления Глубинных, радуется этому, отзывается на проводы вином и огнем.

- Доброй ночи, - Сложно назвать эту ночь доброй, как и какой-то еще - нет для таких названия. Ты просто говоришь слова, ставшие привычными, расширяешь смысл интонацией - спокойной и строгой. Хельги не улыбается - разве что чуточку. К кострам не придет равнодушный, здесь те, кто чувствует необходимость. И вот они - те, к кому он пришел. Он их не знает, они его тоже, но не все ли равно? Адмирал просто спрашивает, ведь сейчас нет ни статуса, ни звания:

- Не помешаю? - Иверсен не знает, как выглядит для них, тем более сейчас, поминальной ночью в неверном свете костра на холме. Короткий взгляд через плечо - костры горят внизу, у берега, и там тоже сейчас собираются свои и чужие, местные и пришлые, чтобы ненадолго забыть о том, что их разделяет. Может быть - в надежде, что завтра их одиночество не станет сильнее и не зажгут еще костры.

Хельги и не ждал, что его встретят как-то особо - нет, враждебности, пожалуй, тоже ждать не стоило, просто причина нужна, чтобы незнакомец сразу оказался в вашем кругу. Хотя бы стоит присмотреться к нему. Присматриваться, наверное, было особо не к чему - в эту ночь Хельги тоже не надел формы, просто накинул куртку, а по внешнему возрасту (он частенько казался другим моложе чем был) мог, пожалуй, быть как молодым адмиралом, так и кем-то из старших носителей паразита, уже подошедшим к своему пределу. Правда, в последнем случае его скорее знали бы, чем нет - таких не то чтобы много. Итог - обычный с виду парень, попробуй угадай профессию. А национальность - разве что по акценту видно, что не англичанин и знание языка все же не изначальное. Другой скандинав может и опознал бы, но не более. Что она желает ему? Доброго моря? Хорошие слова, вот только они мечта о прошлом, которое помнят уже не все, или будущем, которое явно не всех в их поколении увидят. Иверсен помнит времена, когда море и правда было добрым... Но таких как он, все меньше и меньше, воюют дети, для многих из которых море без Глубинных не более чем сон из детства. И все же кто-то еще желает, чтобы море было добрым для других. Возможно, она ожидала увидеть не его, но слова предназначались именно для пришельца, кем бы он ни был. Общая беда объединяет, как бы неприятно это ни звучало.

- Хорошие слова, - Признает он, замечая шрамы на ее плечах, знак того, что море или нет, но кто-то не был добр к ней,  - И вам.

Есть ли разница в интонации между ним и теми, кто доброго моря не знал? Может да, может нет.  Метафизическая чушь, как скажут многие. Человек даже раньше мог называть море добрым, но оно убивало его и вместо креста на могиле была лишь водная гладь, на которой покачиваются континенты и острова, а где-то внизу - большая гробница тех, кому доброта моря обернулась смертью. Что там сейчас? Глубинные не расскажут. А он просто скидывает куртку в сторону от костра, садится на землю и ставит поближе к нему фляжку. Скромный вклад, да? Какой есть.

- Не знаю, что это, но градусов там много. И пусть ребята где-то там выпьют не хуже, - Понятно, о ком он. И эти слова - отголосок наивной веры предков в рай выпивки и сражений во дворце Одина. Но почему нет? Рагнарек близок, как никогда.

А Хельги уже вдоволь насмотрелся на таких людей. Началось это с тех, кто еще  до обнаружения носителей пытался дать Глубинным бой без особой надежды даже на успех, не говоря уже о победе. А потом были эти дети без детства. Он застал время, когда все было далеко не так гладко, как сейчас - а даже сейчас обстановку отменной не назовешь. Но хуже всего - Иверсен тогда был еще только начинающим офицером и мало что мог сделать, когда война для этих ребят была дерьмом настолько, что  они были для людей угрозой и по сути не имели прав. Вот и получили раньше времени повзрослевших выживших - и лишь немногие сохранили силу духа, которую он видит в этой девушке сквозь ореол пламени костра. И ни одного, кто бы не нес метку этой жизни. Конечно, у адмиралов это и близко не так, они могут сочувствовать и все такое, но полного понимания им не обрести никогда. Хельги это грызет, наверное кого-то еще также, а может и нет... Это не то, о чем просто говорить и сейчас на его лице скорее спокойное внимание к словам незнакомки. Говорить о живых и мертвых здесь, быть голосом тех, кого нет - ее право.

- Похоже на то, что она примерно так и поступила... и хорошо. Я всегда помню такие возвращения, потому что в какой-то момент могу уже только ждать. - Заметил он на слова о выжившей, косвенно выдав свою принадлежность. Да. Бывает - пусть редко - и такое. Когда возвращаются те, кого не ждал увидеть живыми, когда сообщения о гибели оказываются ложными. И сложно сравнить с чем-то это чувство, когда гора с плеч и одна возвращенная морем жизнь помогает идти дальше и держаться, когда куда больше не вернутся уже. Какая их может ждать участь - Иверсен уже слышал сегодня. Слова про алкоголь и возраст - немного грустная улыбка в ответ.

- Юным дана возможность убивать и быть убитым, а алкоголь - не по возрасту? - Действительно грустная усмешка, - Ну да тебе решать. Тут некому осудить тебя за нарушение, а меня за попустительство. За них. За тех кто ушел, за тех кто вернулся и чтобы поменьше жечь костров.

Себе он налил во внешнюю крышку от фляги, призванную заменять стаканчик. И выпил залом, хоть горло и обожгло.  Не в первый раз. Хельги всегда жестко отмерял ту дозу, которую мог себе позволить, не теряя эффективности, но в такие моменты всегда хотелось выпить, смыв привкус вины и беспомощности хоть на миг.

Грустная улыбка в ответ. Да, она знает. Как и он. Но он просто видел, а она жила, наверное, в этой атмосфере обреченных на войну, и в то же время сохранила... Иверсен не решился бы как-то однозначно это назвать. Чистота? Невинность? Доброта? Вера? Может быть, все вместе. Ее слова были наполнены спокойной уверенностью и грех было спорить. Если позицию большинства Хельги мог понять, то эту - только одобрить. Потому что, пусть и спорят вояки, кто эффективнее - тот, кому терять нечего, или тот, кому есть куда вернуться - он сам был уверен, что такое желание все же имеет шансы исполниться. А когда увидел, как незнакомка пила и реагировала... Адмирал улыбнулся - тепло, даже не без радости где-то в глубине глаз цвета морской волны. Ребенок. Черт дери,  ребенок, которого не смогли убить ни Глубинные, ни... Флот. Да, они тоже убивали этих детей (в первую очередь не тела - хоть раньше и так бывало - но души), и как хорошо, что с этой - не справились. И хорошо что он ее не убедил отведать того, что сам пил. Из чего это гонят? Из дохлых Глубинных?! Он бы не стал отметать эту версию, но свое дело пойло сделало. Перешибло лишние мыслии заставило встряхнуться, почувствовав эту ночь на грани праздника и горя... Слова вспомнились сами собой. Слова старой песни, которую любил напевать отец:

- Keine Angst vor unserm Abschied
Tod und Teufel konn‘ uns nichts
Wo der Helden letztes Grab liegt
Gehn wir wenn das Horn zu uns spricht*

Валгалла - красивый миф тех, кто шел навстречу смерти годами и веками, отправляясь в море на поиски лучшей доли и находя чаще всего погибель рано или поздно. Но может быть, для этих детей двери откроются? Они заслужили. Герои? Да. Те ребята, которые придумали Валгаллу, были теми еще отморозками. И почему бы теперешним не сесть с ними за  стол? Там и для этой валькирии найдется место... Вот только не хотелось бы. Может быть ей лучше действительно вернуться домой. Вряд ли это будет легко, но...

- Хельги. - Все же решил назвать имя, и добавил, - Если веришь - вернешься. За доброе море, за то, чтобы мы еще увидели его.

И плевать, если это зелье заваривали в самогонном аппарате, сделанном из негодных боевых модулей. Если такой тост хоть что-то изменит - если слова хоть что-то значат - то попорченное здоровье мелочь. Иверсен обречен сидеть на берегу, но  слова у него еще остались. Не ирония, не жестокость - но желание добра тем, кто пытается снова сделать море добрым. Ждать до последнего уже не в штабе, а у пристани. Находить слова чтобы отправить их в море и чтобы встретить оттуда. И приходить к ночному костру, чтобы помянуть мертвых и призвать удачу к живым. Хорошо быть адмиралом... но как же порой это плохо.

*У нас нет страха перед кончиной,
Смерть и Дьявол не могут сделать нам Ничего.
Туда,где последнее пристанище героев,
Отправимся, когда горн заговорит с нами.

Хельги посмотрел на девушку с легким недоверием, но прислушался к своим ощущениям и признал что все же даже для самогона (Да, Иверсен не понаслышке был с таковым знаком) это немного перебор. Навевало воспоминания. Только обычно алкоголем запивают нечто сопоставимое по убойной силе с этим зельем, а тут зелье как бы не такого же уровня, как знакомая с детства боевая кулинария Севера.

"Не выпить ли винища, а не выпить ли винища? А с нашего винища переедешь на кладбище!" - Пронеслась в голове злостная пародия на песенку про трех моряков, нередко исполнявшаяся бандой русских эсминцев в Гданьске, мгновенно обретая скрытый смысл. Наводило на мысль, что тот, кто ему это подсунул, пытался  сделать на одного адмирала в мире меньше или проверить на прочность в лучшем случае. В итоге вышло пополам - половина живучести привычного к неведомо чему Хельги, половина - забота Гнайзенау... Джоанны Лантимер. Хельги даже спорить не стал насчет обмена тарой и напитком, даром что долбанутые япошки тут завыли бы про "непрямой поцелуй" и прочее мракобесие, за которое надо кидать на копья... Не, к Глубинным. Пусть с ними и целуются, извращенцы. Честно сказать, пока эти мысли крутились, адмирал откашлялся и вынес вердикт:

- Прямо как фирменная мамина "Акула по-исландски", только не ешь, а пьешь. - Не без некоторого зловещего уважения к адептам боевого самогоноварения Бермуд (такую гадость стоит приравнять к оружию - может сварить цистерну и вылить в море, в надежде что Глубинные повсплывают? Ага, вместе со всей другой живностью...) заметил парень, - Рад знакомству. Честное слово... Тем более что ты только что меня спасла от дезинтеграции печени.

Это, конечно, на грани шутки, но что-то ведь есть. Это открытое тепло и забота о других, названное незнакомому адмиралу прежнее - настоящее - имя... А ведь не все готовы его назвать, это Иверсен замечал не раз. Может, подавляет паразит. Может, хочется сохранить что-то личное. Может... А кто его знает. Он отпил из кружки. А вот это и правда было вкусно. Глинтвейн, кажется. Тепло... Интересно, это еще тепло костра или рук девушки, которая сидит напротив? С похоронами, с поминками всегда трудно примириться... Но способ, на деле, один - думать о живых. Держаться за живых.  За надежду когда-нибудь поставить подпись на документах о списании Джоанны Лантимер или просто увидеть ее в списках. Одно к другому, целое - готовность идти дальше - складывается из малого.

- Нет, вроде я и правда еще жив. Спасибо, Джоанна. Хреново было бы оказаться здесь сейчас одному... А вышло куда как лучше.

Что до адмирала, то он уже ощущал более длительные последствия употребленного внутрь "ерша" в виде не то чтобы психических отлонений, а скорее искажения реальности - при попытке повернуть голову возникал эффект морской качки, а Гнайзенау слегка двоилась в глазах. Впрочем, две симпатичных девицы  - это все же приятное зрелище, могло быть куда хуже при такой дозе  неизвестного происхождения веществ. Хельги хорошо знал, насколько хуже - случалось испытать, когда пару раз становилось совсем невозможно терпеть, а наутро не маячила работа, которая могла удержать от излишеств. И вот именно попробовав, запретил себе повторять - не здоровья и дисциплины ради, а чтобы не будоражить "сумеречную зону" подсознания, откуда, стоило лишь отпустить тормоза, лезло то,  с чем он еще не был готов сцепиться в открытую. К счастью, сейчас Гнайзенау не превращалась в кого-то другого... Другую.

- Понял, - А вот на слова о плохой примете отреагировал даже в пьяном виде, хоть палец к губам и приложил не сильно лучше собеседницы. Моряки - архисуевернй народ, а в наше время поганое - и вовсе всем богам поклоны бьют. и уж точно чужие приметы не высмеивают.

- Гнайзенау - тоже хорошо. А то - запомню... до хорошего повода. - Хельги говорил медленно, потому как понимал - иначе язык и отказать может в текущем положении дел. Взгляд у адмирала слегка затуманился, как будто он не только на Гнайзенау смотрел, но и еще куда-то... Да так оно и было. За живыми - цепочка призраков погибших на этой безумной войне. Всегда. И о них стоило вспомнить сейчас... Пока он еще не настолько уехал в подсознательное.

- Не удивляйся... Я просто в такие моменты вспоминаю всех. Всех, кого  море забирало на этой войне... Рядом со мной.  - И Хельги прошептал первое имя - с теплом, которое не изобразить специально, - Нора Иверсен... - А потом другие. Имена просто людей и те, перед которыми шло название корабля. Кто знал - понял бы, что речь о погибших на Балтике. а внимательный - что на трех именах голос адмирала дрогнул. Последние - те, кто погиб здесь, на Бермудах. теперь они тоже в списке Хельги... После он немного помолчал. Каждый раз эти имена ложаться грузом, каждый раз те, кого он знал, смотрят из тумана над морем, пелены дождя или как сейчас - сквозь пламя костра из-за плеча Гнайзенау-Джоанны.

- Доброго моря, ребята... Оно не ставит вам кресты, но мы помним и верим. - Тихо сказал он. Сейчас у него появились хорошие слова для ушедших.