Она мучительно размышляла, стоит ли ей погружаться в воду и как это скажется на прозрачности ее майки, которая никогда не подводила девушку на суше, чего не скажешь о такой испытательной среде, как вода. Или стоит последовать примеру русского, умудрившегося, не привлекая к себе внимания, покинуть этот праздник жизни? При всем уважении к русским и к стратегии незаметного отступления, нет. Оставлять Уиллу наедине с сомнительным французом – затея рискованная. Лучше остаться и пожалеть, чем не остаться и пожалеть, вздыхала с досадой Нумачи, пытаясь поверить собственным словам, а заодно расправляла на себе почти досуха выжатую футболку, безжалостно смятую ее усилиями. Мало кто знает, но именно эта футболка была на ней во время решающего баскетбольного матча. Тот самый, последний.
И уж никому невдомек, как именно Роука отличала свои одинаковые с виду майки. А ведь у каждой из них своя история…
Подумав, что и этот нелепый поход в баню войдет в историю данной конкретной майки, она забывала взять в расчет тот факт, что он уже прочно вошел в ее собственные воспоминания. Пока не самые счастливые.
Над тем, чтобы исправить это, казалось бы, и трудились ее товарищи. И средства, которые они пускали в ход, были хороши, но не достаточно. Нумачи скривила рот и сморщила нос на попытку Уиллы затащить ее в бассейн, где и без нее уже было и тесно, и жарко, и весело. Хорошая попытка, сестренка.
– Насколько я по-о-о-мню... – Нумачи вздохнула, готовая дать Уилле последний шанс, – над водой ты быстрее меня на целый километр, а под водой на ноль целых и двадцать одну сотую...
Черт побери, вот откуда ей это известно? – в ужасе соображала Нумачи, гадая, как далеко способна зайти ее помешанная на превосходстве сестрица и что ей еще известно, помимо значений с двумя знаками после запятой, из-за которых собственно и сложились их напряженные отношения.
Она, конечно, могла лицемерно заявить, мол, Уилла, детка, это же такая ерунда. Ну, ноль. Ну, двадцать сотых. Округли до нуля и живи спокойно. Но ведь нет, она чувствовала, как греет душу эта ничтожная разница, и, как сказала сама Уилла, «целый километр» – это и округлять не требовалось. Твердое, уверенное значение, как и ее неопровержимое львиное превосходство.
Она подняла перед собой руки и улыбнулась, чуть склонив голову, в жесте вроде «Тише-тише, я поняла».
– Спасибо, что напомнила, но…
– Без винтов слабо?
А вот это зря. Знает же, что слабо. Но сказать, как есть, не скажешь. Все-таки стыдно после всего хорошего, что узнала о себе. Она стояла, как прибитая к месту, сжимая все крепче в руках ручку ковша. Плечики напряженно приподнялись, губы поджались, словно в обиде. Нужен был хотя бы малейший повод, последний толчок, и лед с треском тронется, и этот толчок не заставил себя ждать. Что-то перегородило Уиллу, вылитым тюленем пристроившуюся у бортика, да еще и строившую ей глазки. Девушка не сразу вспомнила об эсминце, который только чудом еще числился в живых. Вот она хмурит брови, вот она отклоняется, пытаясь намекнуть парню, что он не прозрачный, но ему хоть бы хны.
– Лев, – только сейчас она заметила, что он не валяет дурака. От такого тона и серьезного взгляда Роуку даже с легоньца покоробило. Он что, собрался ей мораль читать? Лев встала поудобнее, но ни разу не по уставу, чтобы внимательно выслушать парня. И хотя для полноты картины ей не хватало только жевать резинку со смачным чавканьем, и была бы вылитый подросток, выслушивающий занудные наставления предков, однако она как никогда готова была внимать здравым доводам и веским…
– Ты когда-нибудь слышала, что самурай мог проткнуть себя катаной, стремясь поразить врага оказавшегося за спиной. А знаешь к чему это я?
Вообще-то нет… но какое, черт тебя побери, это имеет значение? Нумачи жалела о потраченном времени, пусть и сказанная французом нелепица отняла у нее не больше трех секунд. Она уже приготовилась поинтересоваться с идиотской улыбкой «К чему же?», как Терри, оставив ее наедине с интригой дня, развернулся с намерением вернуться к своим делам, и сам того не подозревая поднял со дна давнюю обиду. Да, Роука мало что смыслила в родной культуре, и ей не нравилось, когда ее тыкали в это носом. Взбесившись, она решительно шагнула к эсминцу и протянула руку, чтобы развернуть его за плечо и потребовать всю правду о самураях, и… сама же подставилась под задорно летящие в нее брызги. Почти вся вода, выплеснувшаяся из ковшика, оказалась на ее майке и лице, и теперь ручьями текла на кафель под изумленное молчание пострадавшей.
Видит бог, она пыталась отнестись к этому проще. Понять, простить, уйти, повторяла она, как мантру, и даже ковшик, выпущенный из размякшей ладони, со звоном шлепнулся на пол. Разоружившаяся Роука опустила взгляд, очень медленно, разглядывая майку, прилипшую к коже. Этого она боялась больше всего, и теперь, когда самое ужасное было позади и страх был отброшен, она была готова показать им кузькину мать.
– Ах ты… самурай хренов, – тихо проговорила она, нотки растерянности еще не окончательно развенчались, и это звучало куда угрожающее, чем если бы она проорала то же самое во весь голос.
Она повела плечами и наклонила голову, разминаясь. Шейные позвонки звонко хрустнули.
– Ну, Алешенька. Ну, держись, – она сорвалась с места и со всей силы навалилась на француза, по-прежнему стоявшего к ней спиной. Руки кольцом обхватили его словно в крепких объятьях, скользкий кафель только помог сбить его с ног, и дальше они, обнявшись, словно закадычные друзья, летели головами вперед в бассейн. Ей было плевать, что Терри в этот момент чувствовал спиной каждый волнующий изгиб ее тела, Лева держала эсминца крепко, и глядела в лоно бассейна таким колючим взглядом и с таким кровожадным устремлением, словно намеревалась потопить обидчика и себя заодно с ним. Выглядело страшно, но ведь и про больших злых собак говорят: «Да он просто поиграется!». Так и Роука, играется, как умеет, и неважно что ее игры напоминают финальную схватку главного героя с боссом в кино.
Вся суровость последней сцены развеялась, стоило ей и французу вынырнуть на поверхности. Она уже совершенно шутливо навалилась на его плечи, окуная Терри, только что глотнувшего свежего воздуха, обратно в воду. Оглядываясь на Уиллу, наблюдавшую за сим действом со стороны и лишь по счастливому стечению обстоятельств в нем не задействованную, она бросила с улыбкой:
– Одним соперником меньше.
И, отпустив бедолагу, отряхнула руки, словно после тяжелой работы. Пожала плечами, мол, он сам напросился:
– Ну что смотришь? – бросила она и приготовилась к следующему выпаду. Терять было уже нечего: она в воде, ее майка порхает в голубых водах, норовя раскрыть и без того хреново сокрытое. Вот ерунда-то какая!
Она оттолкнулась от бортика, успевая закричать перед глубоким вдохом:
– Три, два, один, погнали!
