Рожденный ползать летать не может, это все знают. В прошлой жизни Морской Лев за всю свою короткую боевую карьеру только знай себе плющилась на дне морском, плевалась торпедами и боролась с архимедовой силой – до реального врага как-то руки не дошли, а винты не дотянули. Так что втайне ей хотелось летать.
Сначала к ней возьми да и приставили авианосца. Вылазка была скромная, цель простая, как пять копеек, стратегическая – сработаться, приноровиться друг к другу. Заодно приструнить парочку безобразивших на маленьком островке Глубинных. Казалось бы – е-рун-да. Для выполнения этой миссии хватило бы и одной Лёвы, но нет, нужно было посылать эту наумёху на ее голову. 
Это был погожий январский денек. Мокрый снег с дождем падал с неба в беспорядочном вихре, делал их лица мокрыми, словно от слез. Под ними можно было бы скрыть настоящие слезы, глядя на то, как ее спутница предпринимает жалкие попытки пустить в движущуюся цель свои самолетики. Она сокрушалась, нервно оправляла свою до безобразия короткую юбку, каждый раз задирающуюся от ветра, и сползавшие утепленные чулки, промокшие до нитки. Измученная неудачами, авианосец не сразу поняла, в чем подвох, когда Нумачи попросила одолжить ей лук и стрелы.
Вообще само обмундирование авианосцев, отличное от ее собственного, всегда приводило Льва в безумный восторг. Она давно мечтала почувствовать себя такой же крутой. А то своими игрушками уже пресытилась.   
– Дай-ка мне попробовать! – загорелась субмарина. Ее собственный противник уже давно потонул и кормил на дне рыб.
– Но Нума-тян, ты же... – ее губы дрожали, она бы вот-вот расплакалась, если бы Нумачи не вмешалась.
– Подлодка. И что? – жестко процедила она в ответ, против ветра. Пожалуй, даже слишком жестко. Авианосец растерялась, качнулась, чуть не потеряв равновесие.   
– П-прости, Нума-тян...
– Дай пострелять, – потребовала она. Хотя, казалось бы, чего проще – взять да и завалить противника торпедами, как и всегда. Именно "как и всегда" смущало ее больше всего и одновременно бесило.
– Не ссы! – с этими словами она прицелилась стрелой с наконечником в форме самолетика в мельтешащего на горизонте врага, лук показался ей тяжелым, нескладным, неудобным, но это ведь это ничего, это только с непривычки, да?
– Я покажу, как надо!

***
Унизительно.
Подлодка Сарго класса в белом фартуке и косынке, стоит на низенькой табуреточке и топит не врага в океанских водах, а грязные тарелочки в огромной раковине. Моет и моет, моет и моет, а гора тарелок не убывает ни на грамм. Там что, вся Центральная База гуляет на корпоративе? Что отмечаем?
Тц, один черт. Меньше надо жрать.
К середине отработочного дня было покончено с горой посуды, когда все, кто мог и хотел пообедать, пообедали, а тех, кто надеялся поужинать, еще только-только начала посещать мысль, а не пора бы подкрепиться. Выдохнув, Нумачи склонилась над пустой раковиной, схватившись за ее края. Грязная вода с барашками пены от моющего средства, все никак не убывала – в который раз забилась воронка. Жирные смесители были тошно скользкие, губка уже ни на что не годилась, в ней наблюдались дыры размером с... губку, а от лимонной свежести, которую сулили производители моющего средства, уже слезились глаза и так раскраснелся нос, что казалось, он вот-вот отвалится. Когда-то она считала, что это им сложно, на передовой.
Черт ее дернул пострелять из лука, в следующий раз она найдет дротики, живую мишень и будет гоняться за ней с раскинутыми руками, с воем и свистом, изображая самолетик. За такое хотя бы не накажут. Наверное...
Слезящиеся от лимонной вони глаза слипаются, а от мысли, что впереди еще половина смены, становится тошно. Из мутной воды в раковине на нее смотрит глазок засоренной воронки, откуда-то со дна поднимается пузырь и лопается, добавляя и без того нелицеприятной картине еще больше трагичности.
"Потом" – отмахивается Нумачи, отклоняется назад, потягивается. Спина хрустнула, плечи заныли, как бабы. Лев шлепнула руками по бедрам, повозила по фартуку, вытирая руки. Такое чувство, что они сплошь покрылись мозолями, это вам не на балалайке играть. А, впрочем, тащите лучше балалайку, щас спою.
Когда руки показались ей как минимум сухими, тыльной стороной ладони Нумачи поправила косынку, нахлобученную на лоб, из-под которой все равно выбивались во все стороны буйствующие русые пряди. Даже морской узел, которым косынка была подвязана, едва сдерживал этот огромный нечеловеческий натиск. Заколки тоже не справлялись и беспомощно болтались, держась за выбившиеся пряди, которые они были призваны держать как можно ближе к коже головы. В итоге все эти заколки лезли в уши, терялись в копнах гривы, пропадая там навсегда, повисали на волоске и походили на разноцветные спутники. Где еще такое увидишь.
Как хорошо, что она одна загремела в этот столовый штрафбат. По крайней мере, никого и знакомых повстречать не пришлось. А может быть, она просто плохо приглядывалась?
С высоты своей табуреточки она решила окинуть окрестности, а заодно, вероятно, найти, чем можно перекусить, пока выдалась свободная минутка. Размяв плечи, Нумачи переступила, переступила и оступилась. Слишком быстро закончилась табуреточка, благо, до пола лететь недолго. Не успев выругаться, а только взмахнув руками, как птица, субмарина приготовилась к неприятностям. Каково же было ее удивление, когда посадка вышла мягкой, а падение продлилось меньше запланированного.
– Торпеду мне в ухо! – ворчала Нумачи, размахивая ластами, ее рука отчаянно вцепилась в чье-то – дружеское ли? – плечо. Замаячила приятного морского оттенка шевелюра, голубые глаза и снисходительная улыбка. Меньше всего ей не хотелось, чтобы ее просьба оказалась услышанной и исполненной, в Центральной Базе ОВМС все возможно, тем более такая ерунда.
Косынка сбилась чуть ли не на уровень носа, поправив ее двумя руками, Лев вылупилась на своего спасителя.
– Благодарю, – выкрикнула она с излишним пылом, – Родина Вас не забудет! – и закопошилась, стараясь избавиться от поддержки.
Стоит сразу сказать, что память на лица и тем более, не дай бог, на мальчишечьи лица, была для Лёвы чем-то вроде второй женской логики. То есть, ее попросту не существовало, и раз первая женская логика всегда при ней по определению, то вторая была еще беспощаднее, еще бессмысленнее и фантастичнее. Именно поэтому она не сразу узнала эсминца, с которым не так давно предавалась безудержному банному веселью.
– Постойте-ка, – медленно проговорила она, перестав барахтаться, прижала кулак к подбородку и близоруко прищурилась, – Мне кажется, мы встречались раньше.

Известное продолжение этой фразы в отношении Льва срабатывало с завидной систематичностью: "Родина вас не забудет, но и не вспомнит". Нумачи вас запомнит, но тут же забудет. Нумачи не забывает, если ей вовремя напомнить. Если часто напоминать Нумачи о чем-то, можно схлопотать так, что забудешь, как звали. В общем-то, выбор за вами. Но проще всего, наверное, просто принять все как есть.
Если ваш недавний собеседник или спутник, столкнувшись с вами на следующий день, вас подозрительно сторонится, скорее всего, ваш знакомый – Нумачи Роука. Примите искренние соболезнования.
Эсминец был одарен сочувствующим взглядом. Маленькие непонятки и крохотные непонятушки: все пришли посмотреть на очередную жертву лёвиной забывчивости.
Забытый знакомец, однако, не впадал в отчаяние, зато в азарт – охотно. Он был, возможно, излишне снисходителен к забывчивой, пустился в подробности.
Откуда-то с дальних рядов послышалось: "Месяц! Держу пари, этот парень был в нее влюблен месяц назад!". И вмиг толпа непоняток взорвалась, с разных уголков в голове доносились самые невероятные догадки, подкрепляемые примерным сроком знакомства. Пока не прозвучало самое смелое предположение: "Неделя! Тренер по бобслею с крыши ангара в дырявых покрышках!". После этого бурный поток предположений иссяк, достигнув своего апогея.
Неделя раз. Неделя два. Продано!
По-за-вче-ра, в бане, мысленно присвистнула Нумачи и даже немного расстроилась. Предыдущая версия казалась ей более многообещающей. Она больше обрадовалась бы своему тренеру по бобслею в покрышках, чем эсминцу.
И так сойде-ет, лениво отмахнулась суровая реальность, и вот рядом с Лёвой нарисовался Терри в своем неизменно голубом шарфе поверх форменной одежды. Странно, что по такой верной примете она не сразу его признала, только после заветного прозвучавшего слова "баня" все сомнения были отброшены, и слушать дальше поток наводок больше не было необходимости. Лев, стиснув зубы, ждала, пока ее собеседник на секундочку прервется.
– Нет, ну я так не играю, – надувшись, Нумачи скрестила руки на груди и картинно сдула с носа выбившуюся из-под криво повязанной косынки. – Почти вспомнила ведь. Чуть-чуть оставалось, – лукавила она, – Практически с языка снял, Алексей, Алёшенька, родненький! – с этими словами субмарина, чуть не сорвавшись на восторженный писк, обняла эсминца и сжала в объятьях так крепко, как только могла, дрыгая парящими в воздуха ногами и только чудом не попадая всякий раз французу пяткой по деликатным местам. Она расцепила руки за его спиной только на секундочку, подарив ему жизненно необходимый глоток воздуха, только с тем, чтобы стиснуть по новой, уже из последних сил. Нумачи прижалась щекой поближе к чужому уху, зажмурившись от удовольствия, голосила так, что ее наверняка можно было расслышать посетителям, которые думали, наверное, что кто-то из персонала на кухне забыл убавить громкость за просмотром бразильского сериала.
– Как там у вас на родине говорят? Кто в Москве не бывал, красоты не видал, ага? – кажется, паразит слишком обрадовался возможности блеснуть познаниями о русских, вышел из-под контроля и забивал эфирное время какими-то глупыми стереотипными суждениями. Пока медведи с балалайками не пустились в дикий пляс, нужно было сворачивать этот цирк. Пора.
Улыбки как не бывало, брови сошлись посередь лба и образовали Львиную складчатость на рельефе лица. Лёва низким холодным шепотом процедила над чужим ухом:
– Этого ты ожидал?
Нумачи резко отпрянула от опешившего эсминца, фактически оттолкнула от себя, при этом чуть сама не вылетела в окошко, но все же, сумев почти удачно, почти с достоинством, почти с каменным выражением лица приземлиться, отряхнулась брезгливо, словно сметая с себя следы чужих прикосновений, не гнушаясь шлепков по собственной пятой точке, звонких и смачных.
Она угрожающе затянула потуже пояс фартука за спиной.
Как ей казалось, ситуация не нуждалась в каких-то пояснениях. Прорычав от досады, Нумачи заворчала:
– Никто не имеет права безнаказанно глазеть на сестренку в купальнике, – "...кроме меня", – Усек, Алёша? – нарочито растягивая последнее слово на слоги, отчеканила субмарина и пригрозила эсминцу пальцем. Увидев под ногтем кусочек жаренного лука, Нумачи пристыжено опустила руки по швам, украдкой ковырнула под ногтем раз и другой, в это время сокрушаясь, – Что за имя такое, кошмар.
Поднеся к лицу руку, Лев убедилась, что больше в ней нет никаких сюрпризов, прокляла свою отработку и все мужское население планеты. Вспомнив о чем-то, снова вступила:
– Никаких делов я не творила, – пробубнила она в сторону, все равно что плюнув, – И не загремела вовсе. Ни сюда, ни тарелками, никак. Захочу и уйду. Захотела! – проорала Лев, одернув фартук, развернулась, пинком открыла дверь в столовское помещение, объявила, – И ушла!
Не успев выйти за порог, она услышала жалобный девичий писк – кто-то ушибся по ее вине. Посмотрев, кому досталось, Нумачи поморщилась. Ее напарнице-авианосцу помогали поднять с пола ее подружки, такие же длинноногие девицы в коротких юбках и чулках выше колен. Ее подружка отличалась от прочих оттенком лица – тот был на порядок румянее, сама авианосец неохотно поднималась на ножки, утирая ладошками заплаканное лицо. Ей было все равно, кто ее обидел, пока она случайно не увидела стоящую в дверях субмарину. Ее глазища округлились, сопровождавшие ее подружки в ужасе отстранились и ждали, чем все кончится.
Ничего лучше, кроме как стоять, плотно сжав губы, и косплеить пень, Нумачи в голову не приходило. Она тоже ждала чего-то, наверное, вполне заслуженного.
– Н-нума-тян...
Долгое время авианосец хлопала губами, как выброшенная на сушу задыхающаяся рыба, но потом она указала пальчиком на Лёву, затопала гневно ножками и пустила очередью:
– Я никогда! Никогда, никогда, никогда, никогда...
Нумачи еще плотнее поджала губы, втянула голову в плечи и даже не подумала поправлять постепенно съезжающую на лоб косынку.
– Никогда, никогда. Никогда. Ни-ког-да...
Тень от косынки полностью скрыла ее взгляд и стыд.
– Никогда-никогда больше не дам тебе пострелять! Бе-е, – поставив точку, авианосец высунула язык, оттянув нижнее веко, показавшись Лёве нелепой, смешной, совсем не крутой, какими всегда были в ее глазах авианосцы. Ей стало стыдно за нее и за себя, никто не спорит. После такого спектакля ей резко расхотелось уходить, по крайней мере, до заката, после которого территория Базы опустеет чуть более чем в половину.
Ей было неловко от мысли, что кое-кто стоял все это время позади и наблюдал за происходящим и наверняка уже имел небольшое представление о характере ее провинности.
– Черт, – Лёва закрыла дверь и почти на цыпочках отошла от нее, – Ну вот как-то так, – развела она руками, скривила губы в ответ на чужой взгляд, – А с тобой что стряслось?

Происходящее за спиной осталось незамеченным. Все, включая ругань и эпизод с ведром. Так что, вновь взглянув на эсминца, Нумачи с удивлением обнаружила в его облике такие перемены, как мокрая одежда и пакли швабры, которые свисали с его макушки и на удивление шли парню, как хорошо подобранный парик. Вот бы еще черные очки в дополнение, и Нумачи снова бы не признала бы того, минуту-назад-Терри, что остановил ее досадное падение с табуреточки.
По поводу увиденного решила промолчать. То ли была слишком удручена последним выговором, то ли ей и впрямь было категорически наплевать: пусть хоть с ведром на голове ходит, если нравится, лишь бы не приставал.
"Энзо, значит" – наконец щелкнуло в голове.
– Ну, – Нумачи пожала плечами как ни в чем не бывало, – Энзо. А я что говорю? Ну был же с нами этот, Алексей. Помню, – кивнула Лев, как бы соглашаясь сама с собой.
Ну вот. А дальше эсминец поведал ей свою историю, ничего не утаив, словно тонна грубых слов и доля повышенных ноток ни на грамм не оттолкнула его от их непосредственного источника. Честно говоря, она привыкла натыкаться в ответ либо на взаимные колкости, переходящие в нападки, что отлично демонстрировало общение с Младшим Львом, либо на эффект "разошлись как в море корабли". Для многих было достаточно и малого из сказанного ею сегодня в адрес ни в чем не повинного эсминца, чтобы держатся впредь от нее подальше, но с подобной реакцией, выражающейся в ее полном отсутствии, часто сталкиваться не приходилось. Наверное, именно это не позволило отмахнуться от эсминца окончательно. Все-таки запахло приключениями, как однажды, отчетливо повеяло. Поэтому Нумачи решила выслушать внимательно, навострив ушки, что бы там ни было.
И чем дольше Нумачи слушала Энзо, тем ей становилось интереснее и, в конце концов, легче. Под конец на ее хмурой и сосредоточенной физиономии, такой, словно ей приходилось заслушивать научный доклад, обозначилась тень любопытства, и, ничего не в силах собой поделать, она просто прикрывала улыбку прижатым к губам кулаком, пока с ее стороны не прозвучал отчетливо глупый смешок, – добил финальный аккорд про адмиральского кота. Надо же, ни у нее одной день не задался. Как минимум не повезло еще и коту. А вот Терри – с товарищами и товарищам – с Терри вполне наоборот.
Оскалившись в широкой улыбке, издав при этом протяжное многозначительное "ы-ыы" и не обращая внимания на крайнюю увлеченность эсминца процедурой отжима штанов,  она хлопнула лихо последнего по плечу, прокомментировав услышанное следующим образом:
– Ну что, жизнь – не сахар, да, Алеша? – очевидные различия между корабликами-мальчишками снова вылетели в трубу.
– А ты получается из лука постреляла, – Нумачи напряглась, потеряв прежний настрой, насторожилась: "Как он догадался?" – Небось решила встать вторым в мире подводным авианосцем?
Ей показалось, что это задумывалось как небольшая месть ей за недавние грехи. Но потом она подумала, что так даже лучше. Рассказчик из нее более чем никудышный, а так получилось, что вся история была рассказана не на словах, а пролетела перед ним зарисовкой, идеально демонстрирующей все комичные и драматичные моменты ее проступка, над которыми можно было не только посмеяться, но и всплакнуть в сторонке при желании. Идеально. У самой бы лучше не получилось.
Так Нумачи Роука углядела для себя выгоду даже в разрыве таких редких и таких ценных для нее дружеских связей.
– Вовсе нет, – обиженно буркнула она, – Мне стало ее жалко, вот и все.
Бросив взгляд на натертый до блеска пол, Лев удивленно вскинула брови: "О! Чей-то шарф!". Она подобрала вещицу, валяющуюся у ног француза и, поперебирав ее в руках, обернула чужой шарф несколько раз вокруг своей шеи. В отсутствие зеркала любоваться на себя пришлось в отражение в поварешке, только что отмытой от супового жира. Синие оттенки ей были не к лицу, и без них было видно, какая она отмороженная.
В криволинейном отражении поварешки замелькали чьи-то голые коленки и плавки. Нумачи оглянулась, но не за тем, чтобы разглядеть все это в натуральную величину и без оптических искажений. И очень кстати, речь зашла как раз об этом.
– Почему это тебе и сестре можно смотреть на меня в плавках, а мне на вас нельзя?
– Что за глупые вопросы? – закатила глазки Лев и подумала, сказать напрямую или уйти от ответа, выдав нечто безмозглое вроде "Потому что мы де-воч-ки", от которого всем станет легче.
– Кстати, у тебя нет запасного фартука? – Кстати, тема плавок по-прежнему не раскрыта, – А то мне бы прикрыться.
И во второй раз Нумачи закатила глазки. Даже голова чуточку закружилась. Ей вспомнилась гора фартуков самых разных размеров, фасонов и оттенков белого в подсобке, но ответила она, не моргнув:
– Нет.
И, подумав, добавила:
– Ты не стесняйся, – и опять же: в лоб или уклончиво? Таки уклончиво, – Чего я там не видела.
Она почесала нос, привалилась к стенке, рядом со стоящей шваброй, оценивающе смерила ее взглядом. Надо бы предложить эсминцу поменяться штрафными обязанности. Она потанцует с этой крошкой, а ему предоставит поступление вечерней посуды. Там пойдет самый смак: самая жирная пища, самые большие порции и самые неадекватные клиенты, заигрывающие с обслуживающим персоналом и не желающие покидать заведение до самого закрытия.
Собственно, об этом она и хотела поговорить, но мелькающие перед ней трусы стали и впрямь как-то напрягать. Все-таки в бассейне они смотрелись куда более уместно, чем здесь, посреди кухонного бедлама.
– А, слушай! Вот! – загорелась она, поспешно стягивая с себя свободно лежащий на плечах шарф, – Носи на здоровье! – она перекинула "петлю" шарфа через голову эсминца и тот мягко опустился к нему на поясницу. Второй изящный взмах руки, и он обмотал его пояс во второй раз, прикрыв все, что следовало прикрыть на радость слабонервным. Оставалось повязать напоследок пышный бант, как на новогодних подарках, но таланта Нумачи хватило лишь на простейший скомканный узел с беспомощно торчащими из него петельками и остатками шарфа вперемешку.
Впрочем, результат был оценен ею как удовлетворительный, она улыбнулась до ушей и, скромно заложив руки за спину, попереминалась на месте, мол, не благодари.
– Айда покушаем, – заговорщическим шепотом бросила она через плечо, уже развернувшись спиной к Терри, – Суп с котом не обещаю, но на вкус должно получиться как месть, – Лев щелкнула пальцами в воздухе, восстанавливая ход мыслей, – Холодным. Потому что с техникой я не в ладах.
Она пригляделась к эсминцу, скромно добавив:
– Если только ты не поможешь. Ты же француз! – ей показалось, что это оправдывает любой ее дальнейший замысел, – Что там у вас на родине готовят кроме Наполеона?

Отредактировано Sealion (2015-05-23 00:48:25)

"Если тот, русский, прагматик, то я, небось, балерина". Слабонервным лучше даже не пытаться представить.
Монолог об охотничьих колбасках зашел на ура, и дело вовсе не в том, что "съедобные темы" для разговора были сейчас наиболее близки голодающим. Скорее наоборот.
Столько "мы" в каждом его рассказе. Слушаешь и даже немного завидуешь, ведь Нумачи могла в основном похвастаться историями от своего, единственного лица. А так, чтобы пустить в ход завязку "А вот мы однажды там-то", "А мы с друзьями когда-то" даже на спор тяжеловато. Интересно, то, что сейчас тут творится, тоже станет одной из его историй, начинающихся с "Мы с Нумачи однажды"? Если да, то необходимо сделать из нее бомбу, хит! Хотя у Первой это и так получалось без всякого умысла. Ей достаточно было выйти за порог своей комнаты, чтобы вляпаться в какую-нибудь историю и утянуть за собой парочку невинных. 
Нумачи Роука. Человек и пароход.
Человек-катастрофа.
Впрочем, Энзо тоже не производил впечатления счастливчика. Можно ли вообще считать удачливым человека, угодившего в штрафбат за терки с адмиральским котом? А вынужденного по капле выжимать воду в порожнее ведро, щеголяя нижним бельем с бешеным ежом на самом видном месте? Если кто-нибудь углядел в этом проделки удачи, немедленно сообщите.
– И ты опять назвала меня Алёшей, негодница!
Лев повела бровью. Полегче, горячий французский парень! Если бы не охранное поле, которое выстроил вокруг эсминца улыбающийся Соник, можно было бы и позволить себе лишнего, как следует приложившись по мягкому месту, наглядно демонстрируя тем самым, что есть "негодница", а что есть "немного забывчивая, но скромная девушка". Только из скромности она прыснула смешком в ответ на реплику о всемирном достоянии, а не заржала в голос, на всю столовую. Наверное, вера во вменяемость тупиковой мужской ветви все же в ней жила и крепла с каждой минутой, проведенной рядом с оказывающемся ежесекундно в неловком положении французом, но чудом не теряющего позитивного взгляда на вещи и бодрого расположения духа. А еще благодаря нему Нумачи вспомнила, что у нее есть... глаза, да да! – как у любой девушки! И получила ценный совет относительно сочетаемости их цвета с цветом аксессуаров. Вот только уверенности в том, что ей этот совет пригодится, нет, но зато как это было близко. Еще чуть-чуть, и Льву пришлось бы краснеть от смущения аки кисейной барышне. 
– Наверняка я теперь похож на новогодний подарок, вот бы какая-нибудь девочка, ждущая принца, обрадовалась, обнаружив меня под ёлкой на Рождество. 
– А это идея! – с энтузиазмом откликнулась Нумачи, уже собравшись духом и готовясь шагнуть навстречу такому огромному и не знавшему пощады миру, миру Кухни и женщины, правящей в нем. Очень странно, что в первое в него погружение Нумачи сопровождает парень. Остается надеться, что до ее потомков такие детали процесса не дойдут, а останутся лишь славные кулинарные подвиги в их чистом первозданном виде.
Все подвиги начинаются с чего-то малого. Нумачи решила выбрать для первого сражения оружие полегче и поманевреннее... Как насчет чайной ложки?
Потянувшись за самой красивой, как ребенок – за протянутой ему конфетой, Нумачи даже не придала значение панибратскому прихлопу по ее плечу. В конечном счете, месть настигнет каждого. В любом случае.
– Уу-ааа! – проорала Нумачи, когда в ее плечи словно вогнала когти хищная птица, но кораблики – не птицы, это был всего лишь перепуганный Терри, выставивший ее, как щит, перед появившимся из ниоткуда дежурным. Субмарина постыдилась своего крика, но дежурный ему ни капли не удивился, наверное, списав услышанное на крик резанного поросенка. Наставленной на него чайной ложке он тоже не удивился. Крепок духом!
Нумачи предприняла попытку сделать шаг в сторону, по привычке, как на построении, но железная хватка Терри не позволяла ей пошевелиться. Его частое дыхание щекотно касалась ее уха, она сдерживала улыбку, но по сути, ничего смешного в сложившейся ситуации не было. Сейчас им обоим влетит по первое число.
Она зажмурилась, готовая принять весь гнев в первую очередь на себя, как вдруг Энзо пустился в импровизацию, рискованно привлекая к себе внимание. И тогда ей пришлось вмешаться.
– О, здравствуйте!
– Иззрасте... – подхватила она. 
– Мы тут с Нумой…
– ...не то, что Вы подумали!
– Нума тут поскользнулась,
– С фига ли?!
– Видите какая гадость на полу.
– Нет-нет, не смотрите! – Нумачи шлепнула по луже ногой, словно пресекая попытки ее нападения на товарища дежурного и давя зарывающуюся гадину. Нужный эффект был достигнут – дежурный попятился, схватившись за дверной косяк. Девушка увлеченно растирала лужу по полу.
– Представляете, мы только в кладовку отлучились...
– ...не за тем, о чем Вы подумали!
– А тут кто-то потоп устроил.
– Наверное, кот пробежал! – ляпнула Нумачи.
Дежурный подозрительно зыркнул на нее, заподозрив неладное:
– Какой еще кот?
Нумачи не растерялась. Она уже разошлась, горячо выражая свою благодарность Терри, и ловко подхватила и эту ложь, вспомнив охотничьи колбаски. 
– Адмиральский, ясен пень!
На секунду обозначилась гробовая тишина.
– Вы чтооо-оу, не в курсе? – она сделала страшное лицо, нагоняя жути на слушателя, развела руки, обозначая габариты неведомой твари, – Огромная трехметровая крыса гоняется за бедным адмиральским Мурзиком!
Дежурный обомлел, достал из нагрудного кармана мятый белый платочек и промокнул им пот, проступивший на лбу. Последнее, что Нумачи услышала, когда дежурный, потоптавшись нервно, выбежал прочь отсюда, было: "Опять этот чертов пушистый дармоед!"
Топот снаружи затих, затаившись, возвращая им утраченный покой и приятные моменты уединения. Хватка эсминца постепенно сошла на нет, Нумачи отложила пока в сторону чайную ложку и выхватила из кучи столовых приборов огромный половник. Она зажала его подмышкой, хлопнув в ладоши:
– Ну что, продолжим? – она подошла к эсминцу вплотную и голыми руками, без прикладства половником, потребовала встать перед ней на одно колено. Да-а, прямо в лужу, она все равно почти высохла – Нумачи постаралась, пока размазывала ее по всей поверхности пола.
– Я нарекаю Вас укротителем микроволновок, Дон Кихотом конфорок и Рыцарем духового шкафа! – ловко орудуя половником, Нумачи коснулась поочередно правого и левого плеча эсминца, случайно задев по синей макушке, благосклонно улыбнулась и водрузила сияющий черпак на свое плечо, – Встаньте, сир! – и пока Терри поднимался с колена, успела обмакнуть пальцы под струей воды в рукомойнике и брызнуть ему в лицо. О нет, это не издевательство, это часть ритуала! Но смотреть на недоумевавшее лицо француза с каменным выражением не было сил, поэтому, от души рассмеявшись, Нумачи уже обыденным приподнятым тоном продолжила:
– Идем уже. Паштеты, багеты... Уверяю тебя, еще немного, и я буду согласна на бутерброды!

Отредактировано Sealion (2015-05-27 00:13:21)

Посвящение вышло скомканным, немножко (немножко?!) спонтанным и в духе лихого студенчества, радости которого им уже не удастся познать в своей жизни. Возможно, именно поэтому кораблики резвятся, как могут, и на службе, и в штрафную смену, и со сверстниками, и в одиночку.
Правда, в одиночку – это какой-то удел для неудачников. Нумачи предпочитала веселиться в хорошей компании или не веселиться вообще, и в иной раз вытянуть ее из "депрессивного угла" бывает сложно, стоит только чуть подольше в нем засидеться в отсутствие стоящих маячащих на горизонте веселых событий.
Поэтому Терри был ни в чем не виноват. Он был славным малым, это Роука подметила еще в тот раз, в той легкой заварушке в бане, которую можно было счесть за еще одно веселое событие, пусть и омраченное некоторыми аспектами, в которых была замешана ревность и собственническая жилка Нумачи. Стоит заметить, что в последнее время она прямо таки воспалилась и вызывала у нее постоянные тревоги, скатывающиеся в откровенный абсурд, но это ничего. Это пройдет.
"Ваше высочество!" – мысленно фыркнула и закатила глазки Нумачи, а сама залилась краской и, пожалуй, слишком увлеченно гремела ложками, водворяя позаимствованную поварешку не на свое место. К счастью, ее густо поросший затылок был не столь же красноречив, а спина и подавно.
"Ну и что? – раздраженно отмахнулась от всяких лезущих в голову глупостей, – Ничего особенного. Все равно не прощу, и все тут". Упрямо настаивала на своем гордость, не желая уступать даже для Терри кусочек зрелища, которое представляла из себя Уилла в легком алом купальничке. Даже факт того, что все это осталось в прошлом, не был ни для кого оправданием.
Грохот выдвижных шкафчиков и дверок напомнил ей о том, что поиски съестного были в самом разгаре, и следовало бы внести в общее дело свой посильный вклад. Нумачи поправила поварешку, все никак не желавшую ровно стоять среди окружения чужих ей ложек, вилок и прочей мелочи. Когда она закончила, ритмичный грохот позади прекратился.
"Чего это он притих?" – Нумачи толкнула вновь покосившийся половник, собираясь развернуться и проверить, как вдруг до нее донесся голос эсминца. Очевидно, с ним все было в порядке.
– Чего у них тут только нет, – грех было не согласиться. От поблескивающих ложек и вилок у нее уже рябило в глазах, – Лёв, ты когда-нибудь думала попробовать жареных жуков в корице?
Нумачи удивилась.
– Нет. А что? – живо отозвалась она, с неподдельным прямо таки энтузиазмом, – Они сегодня на первое?
Ну а что? Французы, знаете ли, славятся своими экспериментами в области кулинарии. Нумачи не так-то было сложно напугать, учитывая, что в детстве они с ее друзьями на спор ведрами поедали жабью икру... Но это, опять же, не то, о чем стоило рассказывать в преддверии сытного обеда. Терри продолжал вещать из другого угла:
– Похоже, я обнаружил заначку местных поваров, – о как! Таки удивил, – И я, кажется, знаю, почему на новый год столовая не работала…
Заговорщически подмигнув и хихикнув, Нумачи кинулась искать рюмки. Ну, или хотя бы, чашки в количестве двух штук. Не придирчивая. В особенности, когда речь заходит о пойле.
– Наливай! – она поставила свои находки поближе к Терри. На одной из чашек эсминцу улыбался обшарпанный Дональд, а с другой видная надпись черным по белому гласила: "Big brother is watching you", что наводило на определенные мысли и даже слегка напрягало. Подпихнув чашки еще ближе к краю столешницы, расположенной ближе остальных к эсминцу, Нумачи, вильнув бедрами, вернулась к поварешке, которая привалилась к стене и на время передумала падать насовсем. Удовлетворенно кивнув, субмарина села на корточки и раскрыла шкаф под раковиной. Естественно, ничего, кроме годового запаса моющих средств ей обнаружить не удалось.
"Фу, снова с лимоном, – сморщилась Лев, – Почему нельзя купить хоть одну баночку с ромашкой?" Она уже собиралась закрыть богомерзкий шкафчик, но тут Терри начал зачитывать чьи-то мемуары, явно написанные каким-нибудь маньяком-поваром, в своем кухонном заточении лишившимся рассудка. Даже если так, звучало довольно занятно. Нумачи пару рас прыснула со смеху и, когда Терри прервался, развернулась на корточках, для устойчивости держась за раскрытую створку шкафа:
– А дальше-то что? – она проследила полет бумажки, мысленно помечая это место красным крестиком, чтобы однажды заглянуть сюда, когда никого не будет рядом, – Ну вот, на самом интересном месте!..
Она продолжила копаться, вытаскивая ряд за рядом моющие средства, пока не заставила одинаковыми белыми с белой же этикеточкой бутылями с одинаковыми красными крышечками весь пол по периметру вокруг себя, выстроив средних размеров оборонительную стену, за которой еще можно было разглядеть ее маячившую косынку. Но этой куче не было конца и края. И, кажется, внутреннему пространству шкафика – тоже. Она уже, отчаявшись найти в нем что-то другое, принялась составлять все на место, как вдруг ей что-то прилетело в голову:
– Лови!
– Ну ептыж! – Нумачи резко обернулась, смахивая с косынки хлебные крошки. К счастью, пакет не порвался, и, ворча, Роука подняла с пола нарезку и раздраженно закинула на столешницу, – Сейчас будет еще!
– Хорош! – взревела угрожающе субмарина, пригрозив Терриблю зажатым, как граната, в кулаке бутыльком с ядреным моющим средством. Остыв, она поставила его в ряд с собратьями и продолжила свою нелегкую работенку. Почему-то назад все бутыльки не помещались, хотя она ставила их точно также, как они стояли до нее. Магия.
Оставшиеся два или три моющих средства Лев под веселый шум воды смывала в раковину. А когда эсминцу понадобилась ее помощь, бросила процесс на произвол судьбы и с радостью приняла съедобный груз. Сыр тоже привлек ее внимание. Покрутив его в руках, принюхавшись, она тщательно осмотрела странные по форме пятна.
– Ммм, настоящий камамбер! Да ты молодчина, – похвалила от души Терри. Французы знают толк в сыре! Нисколько не сомневаясь в свое вердикте, она подложила сыр к другим отборным ингредиентам, а после с увлечением наблюдала сцену борьбы эсминца с таинственном черной кастрюлей.
– Надеюсь там не окажется маринованных щупалец осьминога с присосками.
– Или тентаклей, – внесла свои пять копеек Роука, а сама присела неподалеку, обхватив колени руками и с замиранием сердца ждала, когда же кастрюля поддастся на попытки ее вскрыть. Почему-то этого не происходило, как бы Терри не надрывался над ней, и Нумачи заскучала. На нее даже не произвел должного впечатления эффект с отвалившейся пипкой на крышке. Она вздохнула, подперла ладонями подбородок и зевнула:
– Может уже Доширак на двоих заварим? – Бруске уже успел отбить кисть в неравной борьбе. Настало время ей повлиять на ход событий. Неясно, с чего француз был настолько уверен в том, что кастрюля скрывала в себе что-нибудь стоящее, но теперь не отступить было делом чести.
– Отойди-ка, – Лев порылась в поисках подходящего инструмента и принесла парочку шампуров, которыми орудовала в воздухе, как двумя саблями, примеряясь к новому вооружению, – Смертельный номер! – предупредила она и, размахнувшись, вогнала шампур в узкую прорезь между кастрюлей и ее крышкой. Думала, что вогнала, но острие, проскользив, пролетело мимо и воткнулось в дощатый пол. Нумачи удивилась, но тут же сделала вид, что так оно и замышлялось, оставила шампур торчать из пола и попытала удачу во второй раз. Теперь он попал куда надо и застрял, не желая сдвинуться ни на миллиметр вперед или назад. Зато неплохо гуляло вправо-влево. Нумачи только собралась взяться за тупой конец как следует и прокрутить, воспользовавшись шампуром на манер монтировки, как вдруг что-то заставило ее поскользнуться на ровном месте. Не плюхнувшись назад только благодаря прочно вошедшему в деревянный пол первому орудию, она оглянулась и обомлела – оставленные ею в раковине бутыльки уже давно потерялись в облаке пены, которое продолжало расти в эпицентре, в упругой бьющей из крана струе горячей воды.
– Терри! – подняла она тревогу, – Оставляю кастрюлю на тебя! – она бросила отчаянный взгляд на товарища, а сама поспешила к пенной катастрофе. Противный лимонный запах разъедал ей глаза и щипал за нос, но девушка героически, наугад, сунула руки в густую пену и нащупала смеситель, сведя поток воды на нет. Оскальзываясь на каждом шагу, Лев выбралась из пенного плена и, смахнув пенную бороду обожженными о кран ладошками, провозгласила гордо:
– Зато полы будут блестеть, как новенькие! – и добавила с кислой улыбкой, – И пахнуть лимонной свежестью. Как успехи?

Оглядывая торчащие из пола шампуры, уже в количестве трех, а то и больше, штук, Лёва фыркнула и в очередной раз закатила глазки: "Умница!"
Нашел дурочку умницу, тоже мне. Весь оскорбительный шарм комплимента разом свалился на ее неокрепшие плечи и в момент улетучился, оставив на душе пугающую легкость. Если француз продолжит бездумно разбрасываться такими словечками, можно ведь и, страшно сказать (страшно подумать!), привыкнуть. А привыкнуть – значит, вообразить, будто в ней и правда есть что-то от этих, ну, этих! – девушек. С большой-большой буквы "Дэ". Как будто в ней есть что-то от Младшей.
Хотелось бы верить, что это не так. Не потому что походить на Уиллу – зазорно и врагу такого не пожелаешь мол, нет. Просто потому что и так хорошо. Уилла и Роука. Небо и Земля. И никто не спутает в жизни.  И не поймет, почему не могут порознь и как вместе уживаются. Загадка.
– Вот это улов, – Нумачи, качнув головой, словно от внезапного пробуждения, наконец, обратила внимание на скрытое содержимое кастрюли. И нашла его весьма достойным вознаграждением за их труды и муки. Да что уж там, на фоне бутербродов подобный обед замахивался как минимум на определение "царский". Как максимум... как максимум на "желающий быть съеденным", наверное. Все предупреждающие тревожные мысли о возможном обнаружении пропажи катятся сейчас лесом, а подобный лапшичный шедевр кажется не рукотворным, а магическим образом, по щучьему велению, возникший в магической же кастрюле, которую открыть могут только достойные. И не иначе.
Она проводила взглядом кастрюлю, скрывшейся в жужжащей коробке, запрыгнула на кухонную стойку. Там, где еще было сухо после пенного наводнения, она гордо восседала над всеми вилками и ложками, упираясь косматой макушкой в навесные шкафы со стройными рядами тарелочек, чашечек и прочей отмытой ею посуды. Она нисколько не сомневалась в Терри и в его способности совладать с микроволновым монстром, но на всякий случай держалась от него подальше. От монстра, конечно же. Не от Терри. Хотя вопрос, кто внушал больше недоверия, оставался спорным и по сей час.
Коробку коротнуло. Как ей показалось. Она вопрошающе поглядывала на Терри, словно ища ответа или утешения: "Все в порядке? Все под контролем?" Абы кого Укротителями микроволновок не нарекают все-таки.
Лёва улыбнулась на шутку о жуках, потом задумчиво повторила, глядя в потолок:
– Фан. Таск?
Ей не хотелось вспоминать о купальниках. Тем более что она не извлекла урока из того случая, в бане, и так и не обзавелась комплектом. Наверное, надеясь, что ей не придется больше столкнуться в жизни с подобными трудностями. Лучше уж с глубинными воевать, чем еще хоть раз пережить то, что пережила тогда.
Нумачи передернуло от воспоминаний. Чтобы поскорее забыть об этом, она старалась чаще представлять перед своими глазами купальник Второй и ее саму: красивую, стройную, ну ни разу не корову.
Ну наконец-то они могут поесть! Нумачи пристроилась к чашке с "большим братом", уютно обхватила ее ладошками, словно согревая руки, вдохнула приятный аромат напитка. Уже собралась поднять за ручку и предложить эсминцу бодрый тост, свободной рукой вгоняя большущую ложку в котел с лапшой.
– Добьем эту кухню, подметем зал и на свободу! – Нумачи поддержала товарища кивком, размешивая ложкой, глубоко увязшей в содержимом, дымящуюся лапшу, – Хватит нам здесь тухнуть.
"А это решать не нам, братец," – мысленно покачала головой Лёва. Да и дежурный бы это подтвердил, если бы не был сейчас занят поисками несуществующего кота, который наверняка сейчас сидел на коленях у вышеупомянутого адмирала или жрал кильку в томатном соусе, щедро размазывая вышеупомянутый соус по адмиральскому ковру.
Не стоило ей об этом думать.
Мысли, словно в наказание, самым жестоким образом материализовались и, вскочив к ним на стол, утащили окорок, предполагавшийся как отличное дополнение к лапше. Нумачи, конечно, возмутилась, и даже предприняла попытку съездить коту по дурной голове ложкой, но промахнулась – тот уже во весь опор мчался прочь. Взвесив взыгравшее чувство голода и желание гоняться за пушистой верзилой, Роука пришла к выводу, что не очень-то и хотелось ей мяса. Вон, лапши сколько. Хватит, чтобы прокормить целую дивизию.
Поправка: любую, кроме авианосной. Да.
Продолжив увлеченно наматывать лапшу на ложку, так, словно не было никакого кота, Лев тем пуще испугалась возгласа разгневанного эсминца, очевидно, куда больше неравнодушного к кошкам, нежели Нума.
– Тысяча чертей! – выронив столовый прибор, она взглянула на него. В глазах немой вопрос, – Он уволок наше мясо!
"Ну и в чем проблема?" – хотела было она образумить его, но чужая рука уже схватила и тащила ее следом за восставшим Терри.
– Нет, ты видела!
– Видела-видела! – лепетала застигнутая врасплох Первая, пытаясь совладать с заплетающимися ногами. Она вцепилась в подоконник, чтобы случайно не вылететь в оконный проем. Не везло ей с окнами, по жизни...
– Только черта помяни!
– Кота, Терри, – скорбно произнесла Роука, следя за виляющим кошачьим задом, ищущим укрытие.
– Небось мстит за утро!
– Или от крыс убегает...
– Черта с два мы его отпустим!
– ...трехметровых. Что? Отпустим?! Да с фига ли? – Роука вскочила махом на подоконник, убрала со лба подсъехавшую косынку и вооружилась ложкой на манер револьвера – заткнув за пояс развевающегося на ветру фартука. Потуже затянула узелок на спине, выпятила колесом грудь и сжала в ладони горстку снега, который прихватила с подоконника. Из кулака просочилась меж пальцами талая вода и потекла кривыми струйками вниз, к локтю, капелью срываясь с него вниз.
– Да за кого ты меня держишь?! – адресовала она то ли французу, то ли коту, то ли обоим за раз, – Чтобы Морской Лев проиграл сухопутной кошке! Да ни в жизни!
Кот, оглянувшись, и видимо поняв, что двое пустились по его душу, припустил еще живее, волоча добычу по земле.
Эх, жалко он не угодил в лужу на полу! Его побег мигом бы обломался, а коту оставалось бы лишь барахтаться на скользком полу и получать по заслугам.
– Предлагаю действовать решительно. С напором. Загоним его к побережью, – Нумачи обвела пальцем контур берега, – Там он от нас не уйдет. О! – Лев протянула руку к эсминцу, чтобы помочь ему спрыгнуть с подоконника, и как раз оценила его обновки. То есть, старьевки. Те штаны, в которых он был изначально, но которые потерял в ходе тесного общения с ней. Мда, звучит как-то не очень...
– Хорошо, что ты оделся. Не вижу оружия, а впрочем и голыми рука-аа..! – и тут в нее резалось что-то огромное. На полном ходу. Две огромные ручищи схватили ее за плечи и придавили к земле, пресекая неверный крен. Задрав голову, Нумачи наткнулась на измученное, вдобавок и испуганное, но чертовски знакомое лицо.
Да это же наш товарищ-котосыщик!
– Что тут творится? Террибль! – он придал Нумачи к своей груди, как заложницу, а сам требовательно уставился на эсминца. С подозрением прищурился на помятые штаны, которые видел впервые, – Докладывай сию минуту!

Отредактировано Sealion (2015-06-24 09:48:58)

А где-то внутри, под аккомпанемент бьющихся стаканов и шварканье ложек о тарелочки, обедают люди и кораблики. Им невдомек, какие истории творятся в Закулисье обычной столовой, руками отчаянных провинившихся штрафников. Им невдомек, что совсем неподалеку от них за еду разворачивается настоящая бескомпромиссная борьба.
Эх, жаль, что она сейчас не среди этих неподозревающих ни о чем посетителей. И что обиднее всего, ей никогда уже не стать одной из них, ведь она побывала здесь. Она видела все своими глазами. И до сих пор еще не выбралась из очередной передряги, настигшей их во время покушения на заслуженный обед.
Вряд ли кто-то вообще способен вернуться к прежней жизни, пережив нечто подобное. Как после этого прикажете питаться в такого рода заведениях? Где: записки повара-извращенца, тараканья заначка, кошачий беспредел, чьи-то штаны, что сушатся в метре от ароматной выпечки, антисанитария и это противное моющее средство с ядреным запахом лимона, который она больше не в силах забыть и не в силах не замечать.
Это ужасно. Руки дежурного, крепко вцепившиеся в ее плечи, тоже отчего-то пахнут лимончиком. И от этого открытия Роука страждет отклониться на максимально возможное расстояние, пока шея предательски не хруснет, и пленившему ее не покажется, что его пленница разваливается на части.
Он ненамного ослабил хватку и перехватил ее где-то в районе предплечий, прижав локти к телу так, словно Роука вдруг решила вытянуться перед товарищем по струнке.
"Ну, давай. Докладывай," – усмехнулась Нумачи. Ей уже и самой натерпелось послушать, что же придумает Терри в такой ситуации. Все, конечно, серьезно. Серьезнее некуда. Особенно для них, в случае, если доклад окажется уж очень неубедительным, и даже такой простофиля, как дежурный, что помчался спасать кота от воображаемых трехметровых крыс, им не поверит. Она не сможет уважать эсминца после этого.
Давай, приятель, это же так просто.
И Терри... справлялся! И как при этом сохранял серьезность, было для субмарины задачкой. Она, конечно, помнила, что и сама врала недавно с поразительной убедительностью и даже чуть не проронила слезу во имя поставленной цели, но до этого момента она причисляла эту способность к чему-то уникальному-личному. Вот ведь, и француза научила врать.
Ей не понравилась одна деталь, досадно упущенная эсминцем. Которую она поспешила подчеркнуть достаточно красноречиво и тонко:
– Эээ-эй!
Кто тут у кого под командованием?
Не она ли первая вскочила на подоконник, не она ли зажгла пламя в их сердцах и выбрала тактику нападения? Не прошло и минуты, как этот субчик уже присвоил себе все ее лавры.
Стараясь успокоиться изо всех сил, чтобы окончательно не испортить впечатление от рассказа эсминца, Нумачи высунула язык в знак тотального несогласия. И одними губами произнесла, проведя ребром ладони по шее: "Ты. Не. Прав."
Роуке не терпелось вернуться к погоне. Терри – к еде. Ох уж эти мужики! Но все же в одном их цели были схожи – им необходимо было любой ценой избавиться от общества дежурного. В его лице сосредоточилось все зло на этом клочке земли: свидетель, доносчик, лишний голодный рот, в конце концов!
Товарищ не сдавался:
– Я с удовольствием напишу для вас целую стопку объяснительных, когда инцидент будет разрешен! – Роука кивнула. Это должно было выглядеть как "Я с радостью помогу товарищу!", но в мыслях звучало как "Я с радостью помогу ему написать это да позаковыристее!" Будет весело.
– А теперь, – Нумачи отвлеклась от воображения себе первой главы их доклада, – отдайте мне мою подлодку!
И понеслась. Экшн!
Честно говоря, даже в самых бредовых фантазиях Нумачи не представляла, как на ней виснут мужики. А тут, прямо в эту секунду, сбывалась наяву чья-то типичная девичья фантазия. И ей, наверное, сейчас нужно было сделать выбор между "помоложе" и "постарше" и котом с едой.
Нумачи только успевала подставлять рукам товарища более-менее пристойные для хватания части своего плененного тела и одаривать его недовольным взглядом: ну и мужики нынче пошли! Никакого уважения, такта, одна грубая мужская сила и принуждение.
Ее никто не забыл спросить случаем? Что она думает по поводу этой ситуации? Оставалось лишь вставить слово самой или подыграть необузданным самцам, а тумаки раздать попозже.
– Роука хватит лениться, у нас еду уносят!
– Скорее уничтожают! – в два притопа Роука развернула себя и всю вцепившуюся в нее процессию по направлению к похитителю. Прищурилась, выхватывая смазанную черную точку из вида на окрестности побережья. Потом схватила заткнутый за пояс половник и прицелилась, занеся руку с орудием и повисшем на нем эсминцем назад с криком:
– А ну разошлись, бараны!
Дежурный, без разбору, что в руках о безумной, нырнул в ближайшее укрытие. То есть, в расположившейся неподалеку квадратный сугроб. Терри Роука бойко подхватила за талию и прижала к себе с той же силой, какую намеревалась вложить в бросок. А силушка-то была действительно неслабая!
– Ну, держииии-ись! – половник полетел, закручиваясь в полете, как бумеранг. Он почти потерялся в небесах, но потом прорвал туманную завесу и настиг пушистого вредителя, как гром посреди ясного неба. Конечно, убивать животное не входило в планы подлодки, так что орудие, использованное не по назначению, угодило в окорок, и кот от испуга вмиг потерял аппетит и удрал, жалуясь по-кошачьи на свою нелегкую судьбу и может даже ругаясь. Кто его разберет.
Пока дежурный пытался выбраться из снежного укрытия, ребят уже и след простыл. Роука утащила Терри подальше, за ближайший сарай и, не дожидаясь, пока тот придет в себя после случившегося, сгруппировала его расслабленные пальцы в кулак и ударила по нему своим. Как бы в знак состоявшего плана-побега, он же план-перехват.
Похватила от всей души, жадно глотая воздух:
– А ты молодчина! Круто придумал! – и как-то уже забыла о своей недавней обиде, – Давно мне не было так весело, – призналась она, заправляя выбившиеся пряди под косынку и подставляя раскрасневшееся лицо прохладному ветру. Воровато выглянула из-за угла и прыснула со смеху, глядя на потерявшегося во времени и пространстве дежурного, только что покинувшего сугроб:
– Надеюсь, он там не ушибся.

Итоги таковы: приз «Самый меткий половник» безоговорочно вручается Льву, продемонстрировавшей чудеса владения кухонным прибором. В номинации «Лучший стратег» побеждает Терри. Поблагодарим бесстрашного эсминца за отличную и зрелищную многоходовочку! Ну, а приз зрительских симпатий без сомнений получает кот, искупивший своим очарованием все свои прошлые грехи. Ура!
Только сейчас она поняла, как глупо выглядела со стороны девушка, то есть она, подхватившая на руки своего бравого спутника. Но ничего не смогла с собой поделать, рассеянно почесала в затылке, произнеся загадочно и неопределенно:
– Кто знает, кто знает…
Пока дежурный делал ноги, Роука с досадой вертела в руках свое бессменное оружие – блестящий половник, – и думала про себя: «Ну вот, упустила!» Конечно, испытывать силу удара на людях было опасно. Пожелав стереть из памяти дежурного события последних нескольких часов, они грозили даровать ему полную амнезию.
– Пожалуй, ты прав, – заправив за пояс половник, субмарина выпустила с клубами белесого пара вздох упавшего с души груза, вмиг посвежела и даже улыбнулась на панибратский жест, сотрясающий ее плечо. Она подмигнула эсминцу, что, должно быть, означало полную капитуляцию. Долой хмурую, нерадивую Нумачи, мог бы подумать кто угодно, наблюдая со стороны за сценой, растушеванную в нежнейших пастельных тонах наметившимся у горизонта закатом. Но не тут-то было. То ли не давая расслабиться товарищу, то ли случайно, то ли просто послышалось, но уходя спиной к закату, Роука окликнула отстающего:
– За мной, Алексей!

Она так и обмерла у порога, взирая с суеверным ужасом на горы грязной посуды, предназначавшиеся ей. Эти горы напоминали сэндвичи в высоту в несколько метров, потому что редко между слоями тарелок не зияла какая-нибудь прослойка из объедков или размазанного жира. Если приглядеться, кое-где можно было приметить видневшийся кусок котлеты, который какой-нибудь смельчак, не страдавший брезгливостью, мог бы преподнести нашему недавнему пушистому гостю в качестве утешительного приза. Но кот как назло больше не заглядывал на кухню после сегодняшнего инцидента. Вообще. Никогда.
Лихо же они отвадили его от воровства, ничего не скажешь.
Она не успела озвучить вслух свое предложение, вероятнее всего, воспринятое в будущем с непониманием: «Может, того? Махнемся разок?» Тут и в пояснении не нуждалось, что «разок» означало домыть всю финальную партию. На случай неудачи она готова была врать с милыми глазками, что всегда мечтала поорудовать шваброй, но злая матушка никогда не позволяла ей брать вещи из темной кладовки и даже участвовать в уборке. Возможно, именно стремясь исправить это несправедливое упущение, она пошла на отчаянны шаг и преступила устав, вследствие чего оказалась здесь. Она ничего не упустила в своей легенде?
Ее порадовала личная инициатива француза, героически бросившего вызов ее тарелкам и променявшего такое простое занятие, как махание шваброй на каторжный труд. Небось, никогда этого не делал и по молодости еще гнался за острыми ощущениями! Как бы там ни было…
– Согласна! – горячо выкрикнула Роука и в быстром темпе застучала по разделочной доске, отсекая от окорока их общую, законно выстраданную, долю.
А после перекуса – снова за работу!
Нумачи сдавила древко швабры в ладонях и принялась с усердием натирать полы. Ведро всюду следовало за ней, вернее сама девушка таскалась с ним, как курица с яйцами, затирая всякий раз образовывающийся под ним, на полу влажный круг.
Она заметала следы маленьких кошачьих лапок в тот момент, когда до нее донеслось чье-то «Кстати». Она почти забыла о товарище по несчастью, и сочувственно улыбнулась, завидев все те же горы посуды, высившиеся над его макушкой. К счастью, прогресс все равно был на лицо, а француз, наверное, излишне прилежен в своем деле.
– Не три ты так, – поделилась она житейской мудростью. Пользуясь моментом передышки, поправила косынку и засекла неподалеку огромный след, оставленный огромным ботинком. Небось, дежурного размерчик, – Их все равно снова запачкают.
Ага, это почти как «Зачем заправлять утром постель, если вечером все равно расправлять?»
– Я и представить себе не мог, что первой девушкой, которая увидит меня без штанов на кухне будешь именно ты, – «не напоминай!», открестилась субмарина, – Вероятность один на миллион, как думаешь?
– Я стараюсь об этом не думать, веришь нет? – тихо произнесла она и сделала вид, что слишком увлечена уборкой, чтобы отвечать. Ей, конечно, хотелось напомнить про бассейн, но потом она поняла, что аргумент явно не в ее пользу, поскольку вероятность увидеть Нумачи без нижнего белья и подобающего случаю купальника, тоже была на тот момент ничтожна мала.
– Но знаешь, – она приготовилась краснеть, – С тобой эта каторга вышла на редкость увлекательной, где ты такому научилась?
Научилась? Она?
Девушка мельком взглянула на товарища, не шутит ли часом? Что ж, коли нет, то ей и правда было чем гордиться. И, если подумать, в случившейся перемене была не ее заслуга. И даже не полностью – его.
Как-то нежно приобняв швабру и исполнив с ней пару движений из медляка, Нумачи мечтательно вздохнула:
– Это все Вторая.
Она внезапно почувствовала, как тяжесть дней, проведенных с ней в разлуке в последнее время, навалилась на нее, подобно слоновьей туше. Пытаясь прогнать от себя прочь наклюнувшуюся было тоску, она засомневалась в адекватности своего объяснения, но, прикинув факты и закрепив их статистикой, убедилась в этом лишь прочнее.
– Ну да, у нее и набралась, – швабра прильнула грустно к ее плечу, покачав головой, она с улыбкой возразила Терри, – Знаю, звучит странно. По нам никогда не скажешь, да? Сквернословим, как подростки, грыземся, как собаки.
Нумачи улыбнулась, словно от воспоминаний о чем-то приятном. Помедлила, прежде чем перейти к следующему разоблачению:
– С тобой – другое дело. Всегда мила и улыбается. Терри, – склонив голову, она взглянула на француза так, словно разгадала его секрет: коварно, с искрой, – Она тебе нравится, да?

Отредактировано Sealion (2015-09-01 19:06:48)

Не сказать, что она хотела бы забыть об увиденном, но ни на каком допросе и не перед каким судом она не выдаст этой страшной тайны. Она будет жить, неся ее тяжесть через года. В одиночку, не пытаясь взвалить этот груз, даже отчасти, на чужие плечи. Вот насколько все было серьезно, и только.
Нумачи понимала, что придавать веса своему вопросу, недвусмысленно сверля взглядом эсминца, довольно тухлая затея. Кто ж так на живца-то ловит? Если она будет пританцовывать, гоняя вокруг да около с шваброй, а еще лучше напевая какой-нибудь простой мотив, – и то вызовет меньше подозрений, чем так. Только вот мысли путались, она не могла даже решить, с какого угла ей начать, какой уже надраен до блеска, и как нужно тереть: по часовой стрелке или против? Вверх-вниз или вправо-влево? Мир замкнулся по своему обыкновению на том, что касалось Уиллы, как будто в данную минуту все в нем зависело от ответа, который прозвучит в этих стенах, и уж когда прозвучит, ей придется решить, кто их покинет, а чему суждено остаться в них на веки вечные.
Итак?
– Уилла хорошенькая, – внутренний дозиметр указал на значение, перевалившее за норму. Все-таки парни о девчонках говорят, как о покойниках: либо хорошо, либо никак. А там, где для парня все хорошо, там нечисто. Нумачи насторожилась, кивнула, сделав мысленно зарубку: «хорошенькая».
– С ней не соскучишься, – «Есть такое!» Но следовало бы уточнить: не соскучишься, потому что она шутит про то, как ты пользуешься столовыми приборами или потому, что каждый вечер вы садитесь смотреть фильм и она рассказывает, как хорошо, когда ты рядом с ней? И это только первое, что пришло ей в голову вот так с ходу.
– И в ней чувствуется неукротимый дух, недаром она "Лев", – Нумачи кисло улыбнулась. Все-таки она тоже Лев, и это задевает ее львиные чувства. Но так часто приходиться признаваться себе в том, что Льва в Уилле куда больше, чем в ней. Такой уж у нее норов.
– По вам кажется, что вы прибить друг-дружку готовы, честно скажу.
– Да брось, не кажется, – махнула рукой субмарина, словно соглашаясь с тем, что ей идет какой-нибудь цвет. Отрицать было бы глупо: порой они действительно преступали черту, порой их конфликт разрешался на стадии вырывания волос или нанесении тяжких телесных повреждений, но без этого не обходится ни одна потасовка. Они обе – вздорные бабы, абсолютно равны друг перед другом. Они могут себе это позволить, драку в конце рабочего дня, как разгрузка, как отдых перед телевизором, только круче.
Ах, что же это она все в себе да в себе держит? Пора бы уже и рассказать эсминцу, как на самом деле обстоят у них дела. Она была готова излить душу без наводящих вопросов, просто увидеть, как отреагируют на это со стороны, что посоветуют даже, хотя врядли им когда-нибудь придется воспользоваться этими советами. Нумачи еще немного повозилась с шваброй в размышлениях, с которыми ей было проще справляться, занимая чем-то руки, и не заметила, как Энзо подобрался к ней вплотную, оставив еще пару горок немытой посуды не иначе как на произвол судьбы. За бесцеремонно отнятую швабру она убивать была не в настроении, вместо этого приготовилась с необычайной для себя покорностью принять эстафету по мойке оставшихся тарелок, но находящийся рядом эсминец подхватил ее и начал водить кругами по скользкому полу, покачиваясь и заставляя Нумачи раскачиваться в такт ему, словно сонной медведице. Кажется, продвинутая молодежь называет это танцем.
Она слышала, что так можно, но не знала ни одного базового движения, не знала она и как это выглядит со стороны, а тут оказалась в самом центре событий и гадала, смеяться ей или плакать с этого.
Здесь она должна была возмутиться. Как минимум. Но Энзо ничего не пояснил и его порыв выглядел так искренно и мило, что было стыдно придираться. Взгляд субмарины потерянно метался от лица Бруске к его руке с ее сжатыми в кулак пальцами, падал в пол, путаясь в ногах и снова утыкался в чужое лицо – в бровь или в мочку уха. Там ему было спокойнее, не так страшно.
– А что ты думаешь о сестрице? – спросил ее Бруске, в ответ Нумачи только моргнула, но и этого с нее было достаточно, – Как вы вообще познакомились?
– Терри.
Она тревожно сглотнула, в очередной раз наступив эсминцу на ногу. Ее губы почти не шевелись, спина напряглась так, словно в нее вбили кол.
– Терри.
«Я все расскажу, только пощади» – удержалась Нумачи от мольбы на словах, но не во взгляде. Ей казалось, что за ними исподтишка наблюдает сейчас и кот, и дежурный, и вся Центральная База. И если Бруске держался еще молодцом, то глядеть на попытки девушки ему соответствовать без слез было невозможно.
– Терри, ты меня ни с кем не перепутал?
Уилла – другое дело. Она, наверное, умеет танцевать. Но каким местом она походила на нее в этот момент, даже если представить, что косынка и форменный фартук сделают из любой толпы девчонок безликих матрешек, все же не стоило вот так хватать первую встречную.
– Я не умею танцевать, – шепнула она, и покраснела так, что сбившаяся на лоб косынка сияла аки февральский снег на солнце. Войти в привычное русло разговора оказалось очень трудно, она говорила медленно и тихо, словно боясь привлечь лишнее внимание. И постоянно поднимала глаза на эсминца, чтобы он не забывал ее слушать, – Думаю, она бы сейчас смеялась надо мной. И над тобой тоже, а над тобой нельзя смеяться. Ты стараешься изо всех сил.
Это напрягало ее куда больше, чем уборка и мытье посуды. Там много ума не надо, а тут учишься, а такие как Нумачи учатся медленно, и это всегда похоже на избиение младенца. Она отчаянно обхватила плечо эсминца, почти уткнувшись носом ему в грудь. Это смущало ее не так сильно, как если бы она продолжала промахиваться и наступать ему на ноги, а так даже почти поймала ритм. И смогла продолжить:
– Мы подрались почти сразу, с порога. Это было предопределено звездами, – она многозначительно повела бровью, но потом и сама нервно рассмеялась, – Именами вообще-то! Представляешь, мы не поделили одно имя, и она пришла ко мне, чтобы заявить об этом. Я была ей рада, но я сказала, что выслушаю ее и обратилась к ней как, – ты только подумай – «Вторая». Конечно, она пожелала в этот момент стереть меня с лица Земли, и эта мысль до сих пор не покидает ее головки.
Нумачи нарочно говорила о ней, а не о «нас», потому что ей хотелось отрицать, что она порой жаждет того же, только в отношении Уиллы. Она вздохнула, словно упал камень с души, улыбнулась словно хорошему воспоминанию:
– С этого все и началось.

Героическим, но опасно граничащим с безрассудным, пофигизмом эсминца можно было только восхищаться. Не найдя что ответить на его готовность выступить в качестве посмешища для всего населения столовой, разумеется, во имя общего блага! – Роука только многозначительно подняла брови. Ну. Ты. Даешь.
– Справедливо, – выдавила она кое-как, но даже после этого усилия не заставила себя поверить в то, что она на такое способна. Под взглядом лишних глаз она лихо взялась бы за швабру, как ни в чем не бывало, отшвырнув от себя Терри в неизвестном направлении. Попыталась бы оправдаться, но уж точно не стояла бы, невинно улыбаясь случайному свидетелю, словно ее застукали за милой шалостью.
Пошалили и хватит, в конце концов.
Вот только где-то затерялась былая решимость. Закатилась, притихла в кои-то веки, всеми забытая. В руках эсминца она вопреки всему не обрела той легкости, которая заставляла бы ее буквально парить над кафелем, окрашенном на манер шахматной доски, но где-то внутри, под железной прессухой или где-то еще, запорхали бабочки, которых никто сюда и не звал. Странная бродячая легкость, игристая, как пузырьки лимонада. И самую малость – странная радость и благодарность этому бесстрашному и упорному салаге. Если бы она в своей жизни, в этой да и в прошлой, встречала побольше таких мальчишек, глядишь, не была бы такой угрюмой мужененавистницей. 
Финт с вращением вокруг собственной оси с посыла Терри чуть было не обернулся катастрофой. Неверно оскользнувшись на тряпке, гордо разметавшей свои лохмотья, очень своевременно зажала кусок своей опоры. В данном случае этим куском оказались штаны эсминца, благо, державшиеся на нем крепко. Наверное, сели после непредвиденной «стирки». Роука, не подав виду, быстро перехватила эсминца в уже ставшем привычном районе плеча, надеясь, что он не успеет осознать того факта, что был своего согласия облапан. И потому особо оживленно взялась развивать тему исторической несправедливости, лишь бы не дать ему шанса задуматься над тем, что произошло только что:
– Теперь ты понимаешь! Из-за чего мы на самом деле собачимся, – «Ложь». – Во всем виноваты инженеры, – «Ложь», – Или военные… – «Ложь…»
Последнее прозвучало совсем неуверенно и слабо, так, как будто она уговаривала прежде всего саму себя поверить в это.
В такие моменты ей приходилось думать об этом. О том, почему на самом деле ее именем назвали другую подлодку. И самое страшное, что она готова была поделиться этими мыслями с тем, кто стоял перед ней, а не зарыть это в очередной раз глубоко в себе. Однажды она уже совершила ошибку, поделившись частью этой мысли с Уиллой. Еще тогдашней Уиллой, с которой была знакома пару мгновений, но зато каких ярких мгновений… Вспоминая об этом, она, конечно же, казалась себе такой жалкой, неуместно, до смешного честной. И наивной.
Сейчас все по-другому, правда?..
Для него можно. Перед ним не страшно… После всего, что уже произошло.
Как назло, ей нужно было отвечать на вопрос, касающийся продолжения ее рассказа. Она могла упустить эту мелочь, казалось бы, мелочь. Отмотать до их первой совместной операции, но звучало бы правдоподобно все то, что было после, без этой неосторожно упущенной мелочи?
К счастью, ее мучительные соображения прервал сначала Терри. Сказал, что она справляется лучше. Нумачи фыркнула:
– Ты просто уже не чувствуешь боли, когда я наступаю тебе на ноги.
А потом – этот парень. Роука должна была, как и планировала, тотчас избавиться от эсминца, давая понять своим оскорбленным видом, что тот сам к ней липнет, словно банный лист, а она, межпрочим, независимая и суровая женщина, презирающая все и вся. Но и тут присущая ей уверенность и умение держать себя на уровне и подальше от людей, не пришли на выручку, а она, чего и боялась больше всего, лишь неловко улыбалась, косясь на гостя то правым, то левым глазом, смотря как повернется в танце. И, – ну и дела! – не знала, что сказать.
Все разрешилось без ее участия, довольно быстро, но даже за этот короткий отрезок времени у нее успела заболеть шея от постоянных и весьма резких поворотов головы и оглядок.
– А это законно, да? – поинтересовалась она на всякий случай. Эх, им ли сомневаться? После того, что они натворили в свою смену. Остается надеяться, что Энзо или этот его знакомый не созовут сюда всю компашку, а то даже котлом с лапшой всю голодную морскую братию им не прокормить, и следы будет заметать куда сложнее. Роука не отметила этого вслух. На самом деле, после того, как ее желудок больше не сводило от голода, ей было плевать на лапшичную судьбу, за которую они уже в свое время переживали больше, чем полагается в таких случаях.
– Джонни, – проводила она взглядом недоумевающего техника, – Тебе придется стереть мне память, чтобы я о нем не проболталась.
Люди в черном уже за ней выехали.
– Давай-ка, – Роука взглянула на Терри снова, забывая кто такой Джонии и как его звать гораздо скорее, чем казалось, – Еще один кружок, а потом мыть посуду и пойдём отсюда с чистой душой.
– Последний?
Пришло внезапное облегчение. Но вместе с тем – легкая грусть, словно она недавно вошла во вкус и еще толком не успела насладиться. Она даже готова была признать, что обниматься с человеком куда приятнее, чем со шваброй, лишь бы не променять одно на другое прямо сейчас. Пришло время повлиять на ход событий! Нумачи, прежде не проявлявшая ни доли инициативы в танце, немного замедлила темп и повела Терри по какому-то своему воображаемому кругу, все больше принимавшему очертания амебы, расползающейся по всей кухне. По более расширенной версии того круга, по которому они двигались все это время. Да, путь этот был опасен и тернист, она не боялась переступить через швабру, обогнуть ведро, протиснуться между двумя стойками и даже показаться за пределами их посудомоечного уголка, там, где слаще всего пахло выпечкой и где трудились в своем закулисье повара. Вот насколько ей, пожалуй, не хотелось, чтобы чертов последний круг закончился.
Конечно, она не позволяла себе выйти за рамки и начать вальсировать где-то в зале с обедающими. На такие безумства она была пока что не готова.
Все это время вопрос, повисший в воздухе, не давал ей покоя. И чтобы облегчить свою совесть, она решила поделиться этим с эсминцем. Пускай. Заодно посмотрит: может, любой кораблик будет реагировать на это также как Уилла. Тогда она больше не будет пытаться.
Именно так.
– Звучит здорово, правда? Морской лев. Так, словно на корабль, который так назовут, возлагают большие надежды, – говорила она, и ушибла коленку о возникшую на пути швабру. Другую, видимо. Швабру-близнеца, – А если не оправдал? Значит, назовем также другой, уж он-то точно оправдает, а? Разве в этом нет определенной логики? – говорила она, и случайно не вписалась между столиком и многоярусной телегой со свежей, горячей выпечкой. Одна булка огрела эсминца по синей макушке. Хорошо, что получать по башке булкой не обидно и почти не больно. Она даже не улыбнулась и поскорее ускользнула от опасно пошатывающейся телеги куда-то дальше. В темное складское помещение, откуда родом и ведро, и швабра. Здесь пахло хлоркой и бог знает, чем еще. И было тесно. Отсюда она не повела эсминца дальше, на свой страх и риск оттолкнула его от себя, в глубину помещения. Наверное, они провалились в углубление со спецовкой. Благо, Нарнии за ней не предусмотрено, и падать было некуда. Нумачи и сама споткнулась обо что-то и упала на грудь забившегося в белые одежды Терри. Не растерялась, обняла его за пояс и прижалась к его груди щекой. Ее косынка не выдержала и сползла, повиснув на запутавшихся в ослабшем узле волосах. Слабый свет проникал внутрь: все же лишней руки, чтобы закрыть за ними дверь, у подлодки не было. Оставалось надеяться, что никому не понадобиться сюда заходить в ближайшие минут пять.
На большее она не рассчитывала.
Ее голос звучал слабо и немного дрожал, когда она говорила почти шепотом, за своего паразита:
– Кто-то позаботился о том, чтобы мое имя не пропало задаром. Почему нельзя было просто назвать ее также? Так, чтобы мое позорное существование было забыто? – она изо всех сил держалась, чтобы не зареветь. До этого момента. Теперь удушливая волна отпустила, Нумачи горячо выдохнула и подняла взгляд на эсминца, видя черты его лица в слабом рассеянном свете, не уверенная в том, что он также может разглядеть ее лицо. Да и не нужно было совсем.
– Лучше бы я не появлялась на свет вообще.

Отредактировано Sealion (2015-10-11 22:25:58)

Гори огнем твой третий Рим
Лови мой ритм
Танцуй, танцуй, танцуй, танцуй, танцуй, танцуй.

Прежде, чем ей захочется извиниться за то, что она устроила или сказала, Терри обнимет ее крепко, и Нумачи, почувствовав за собой право обнять его в ответ, обнимет еще крепче прежнего. Ну, а чего тут стесняться? Пока никто не видит, можно.
За одно это следовало бы его поблагодарить, но эсминец кроме прочего говорил с ней, и в его речи одна за другой звучали довольно умные, хоть и не самые своевременные мысли.
Хотя, никогда не поздно начать жить. В силу того, что раньше это не приходило ей в голову, она не могла обдумать это сию же секунду и принять единственное верное решение. Зато когда-нибудь, где-нибудь, в другой раз…
– И с кем бы я провёл этот вечер, если бы тебя не было?
– С шваброй, полагаю. 
– Я рад, что ты есть.
Она улыбнулась, как ни в чем не бывало. Боднула, протаранив лбом, плечо эсминца.
– Дурак, а если она услышит? – прикинулась она крайне озабоченной душевным состоянием всеми брошенной швабры. Между прочим, из швабры куда лучшая партнерша в танце. И в хозяйстве пригодится. Как можно было отдать в такой суровой конкурентной борьбе предпочтение ей, оставалось для субмарины загадкой с весьма странной, несостыкующейся, но приятной, разрешающейся пока что в ее пользу, разгадкой.
Готова была принять на себя груз дежурства вдвойне и втройне, лишь бы этот момент продлился как можно дольше. Она кротко замерла под рукой, поглаживающей ее косматую, всклоченную косынкой, макушку, и не находила слов, что нужно было сказать в ответ. Ей никогда не выпытать у кораблика, правда ли то, что она сегодня узнала. О том, что тот ее защищает. Это вообще… сложный вопрос, кого на самом деле он оберегает: себя или человека, ставшего вместилищем его души. Тут, пожалуй, целое поле для заумных споров, но Роука не из тех зануд, что воспользуются таким шансом, наступая на горло той внезапной сложившейся атмосфере, что царила в самом неуютном уголке, который только можно было отыскать под этой крышей.
Нумачи, конечно же, это не смущало. Ну, или перестало смущать относительно недавно.
Она вообще потеряла всякий стыд и неуверенность в том, что делает здесь и сейчас. За долгое время она впервые почувствовала себя до конца понятой и свободной от своей тайны и решила последовать совету эсминца незамедлительно. Пускай он испытает на себе всю тяжесть своего же довода, как бы жестоко это не звучало.
Выслушав его, Нумачи нервно потеребила волосы, удачно упавшие ей на плечо, накрутила волнистый кончик на палец, как на бигуди, заставив косынку окончательно упасть с ее головы и затеряться где-то на полу. Подошла к своему рюкзаку, заброшенному сюда, кажется, уже целую вечность назад, а на деле – всего лишь этим утром. Подхватила его и бодро перебросила через плечо, казалось бы, готовая шагнуть навстречу Свету. Но в последний момент как будто передумала. На ее лице мелькнула озорная улыбка, буквально на мгновение освещенная лучом, пробивавшемся внутрь. Роука подскочила, подняв жуткий грохот (видать, сшибла на своем пути очередное ведро или щетку, угодившую в ведро), прямо к эсминцу, а дальше... режим автопилот.
Вообще-то, она обычная девчонка-подросток. И как обычная девчонка-подросток, насмотрелась в свое время фильмов, преподавших ей важный жизненный урок: целуясь с парнем, на забудь кокетливо задрать ножку. Она задрала, отчаянно пнув несчастное ведро в третий раз, и, конечно же, поцеловала того самого несчастного парня и отнюдь не за то, что поблизости не было других. Зажмурила глаза то ли от стыда, то ли от боли. Ее руки крепко обвили его шею, ее сморщенный носик пощекотал чужое ухо и щеку, и поцелуй второпях угодил прямо в уголок губ. Все прилично и довольно невинно, надо полагать.
Но припустила Нумачи так, словно ее поступку не было оправдания и прощения. Припустила лихо, подпрыгивая и успевая поправлять сползающую с плеча лямку рюкзака.
На таком неловком, но на весьма радостном аккорде ее смена подошла к концу.

В самом конце пути ее перехватила хозяйка. И заметив, что лицо девушки приобрело нездоровый алый оттенок, решила, что ей просто необходимо побывать на свежем воздухе. Только об одном напоследок попросила: снять фартук. И даже свежей выпечки в дорогу дала. Обещала, что проблем у нее не будет, и Нумачи, воспевая эту святую женщину, выбежала на улицу, подставив лицо под падающие снежинки.
Ей было хорошо, но вместе с тем немного стыдно, что она свалила оставшуюся работу на товарища. И чувство легкости и довольства своим поступком как рукой сняло.
Устроившись на ближайшей заснеженной лавочке, она выудила из рюкзака булочку с корицей и принялась жевать в ожидании. Почти ни на секунду она не отводила взгляда от двери, в которой с минуты на минуту покажется Терри.
Когда же он все-таки появился (тоже не без подарка от хозяйки), прошло от пяти минут до часа. Сложно сориентироваться точно.
Она подбежала, чувствуя всю тяжесть рыхлых сугробов, в которых она утопала на каждом шагу. В руках Нумачи держала рюкзак с ароматной выпечкой, прямо перед собой, как школьница держала бы портфель. Она улыбалась так, что болели щеки, зато румянец смело можно было списать на проделки мороза.
– Шалость удалась, – пытаясь отдышаться, с трудом произнесла она. Трудно сказать, что она имела в виду, ей просто показалось, что эта фраза подойдет ситуации в любом контексте.
Чего она ждала? Наверное, стоило осведомиться, много ли ему пришлось отмыть за нее тарелок или сколько квадратных метров кухни прошерстить шваброй, но Роука не могла сосредоточиться на этом, как ни старалась. Она только знала, что у них на руках по полкило вкусняшек, и что Терри – самый образцовый из всех представителей всего рода мужского, которых ей только доводилось встречать в своей жизни. И о чем-то еще, но эта мысль вертелась в голове, как безумная, и она не могла за нее толком ухватиться.
– А у меня дома все части Звездных войн.
Почти сразу ей показалось это глупым. Он, конечно же, не согласится.
Нумачи резко потеряла в блеске в глазах или очень надежно его спрятала, храня тепло лишь в единственной имевшей смысл фразе:
– Больше не попадай в переделки, ладно? – она заправила за ухо непослушную прядь, хлеставшую ее по лицу с порывами ветра. Улыбнулась почти жалобно, – Ты же не хочешь снова оказаться со мной в штрафбате.