Она так и замерла – красотка – с приоткрытым от старания ртом и застывшей в воздухе рукой, сжимавшей кисточку туши, зависшей щеточкой у самых кончиков ресниц.
Что-что?
Уилла хмурится. И попробуй пойми по какому из всех возможных поводов. Вопрос нашим уважаемым знатокам!
Первое: Уилле не нравится факт бесцеремонного вторжения на её "территорию". Второе: Уилле не нравится то, что вторглась на её "территорию" бесцеремонным образом Нумачи Роука. Третье: Уилла негодует, что её застали за процессом наведения бессмысленного и беспощадного марафона (просто так, для души, никаких свиданок) и отвлекли. Четвертое: все варианты верны. Время пошло!
В действительности же, не успев в полной мере осознать всё и сразу, начиная от факта вторжения и заканчивая своим положением в этой ситуации, Уилла пыталась переварить это странное "Пойдёшь со мной?" и искала ответ цензурней, чем "Куда, бл#?"
Потому что было действительно непонятно – куда. И зачем.
Но до внесённых в повисшее молчание ею корректив Роука сама стала выправлять положение. Видимо это самое "Куда?" читалось на лице Льва красноречивее любых метафор и слов, так и рвавшихся на язык.
– Чаи гонять, – неспешно, но ситуация прояснялась. Чаи, значит...
Уважаемые знатоки, вопрос сложнее предыдущего!  Единожды уже отказавшись согласится ли Уилла при поступившем повторном предложении?  Ведь нет причин для того, чтобы не сказать снова "Нет" и не выставить Роуку за дверь. Если, конечно, вообще получится сделать это с первого раза, без потерь и разрушений. Задача тянет на целый квест. Жаль только, что по его итогам не обломится куча экспы. Но возвращаясь к насущному – нет причин для того, что не взять и не сказать своего царского "Да". К тому же, про новую чайную "Вторая" уже слышала и одним своим названием она её заинтриговала и манила к себе.
– Ну или лучше так, – Уилла вопросительно изгибает бровь и опускает кисточку в ожидании продолжения, – Не стоит ли тебе пойти со мной?
Уважаемые знатоки, вопрос о причине невероятной вежливости "Первой" вам не по зубам. Чесслово.
А Уилла в ответ с изяществом настоящей блондинки лишь хлопает ресницами, совершенно не стремясь прекратить мучений "Первой". Бессовестно тянет из неё жилы и наслаждается. Ловит каждое движение, каждое слово и проявление эмоций Нумачи, смакует это кажущееся неловким молчание. Ловит все эти нюансы и мелочи, как заправский коллекционер – бабочек, чтобы после с хладнокровной жестокостью нанизать их на иголки и поместить под стекло, сохранив навсегда в альбоме своей памяти.
– Как ты смотришь на то, чтобы погонять со мной чаи?
Похвально, что "Первая" не сдаётся. Хоть кидайся и рисуй ей на картонке медаль "За Упрямство", а, может быть, даже и "За Отвагу", как это делалось в детстве. Да хоть вот этой самой тушью. И к чёрту, что она для ресниц и что-то там про объём и изгиб.
Но ещё похвальнее для них обеих то, что они уже вот несколько минут как в одном помещении, а не слышно криков, не видно драки и не бьётся стекло и не рвутся в лоскуты чужие чувства и нервы. Особенно нервы. Выходит – могут же нормально общаться. Правда, общение это проходит на грани монолога, но какая сейчас разница?
Нумачи предпринимает новую попытку, судя по всему, последнюю. Уилле так кажется и она уверена, что это предчувствие правдиво. Каждое новое слово "Первая" вбивает – как гвозди заколачивает. Но выражение лица "Второй" не меняется в своём выражении, которое как раз таки не выражает ничего. Ни удивления, ни злости. Львица контрольный и последний раз взвешивает все свои малочисленные "против", прежде чем произнести хоть что-то. Прикидывает, что Флаундер в море и пока она дождётся рыжую – может пройти ещё не мало времени. А чай.... Чай полезен. Он успокаивает. Даже в такой компании. Почему нет?
– Хорошо, – неожиданная улыбка в ответ, словно бы только вот этого предложения она весь день и ждала. И словно оно уже не звучало раньше.
– Проходи, – американка кивает на ещё один стул, что был в комнате и на котором ворохом лежали вещи Флаундер, – подождёшь.
Именно так. Именно "подождёшь". Львица ставит Нумачи перед фактом. К тому же, ей легче докрасить второй глаз, чем стирать уже имевшийся первый.

***

Собиралась Уилла намеренно долго – продолжала играть на нервах "Первой". И макияж был ещё цветочками в сравнении с тем, когда американка, подсовывая под нос Роуке две вешалки с платьями, с самым ангельским видом спросила: "В каком лучше пойти?" Наслаждалась растерянностью на лице "сестрицы", последовала даже её совету, хотя, кажется, Нумачи ткнула пальцем наугад. Примерила наряд, скрываясь за открытой дверью шкафа, крутилась потом перед зеркалом и, в итоге, всё равно одела третье платье, до того на свет не показанное. Дальше – лучше. Метания от одного хвоста, в которые были собраны, до двух. А не лучше ли в косу собрать волосы? "Нума-ча-а-ан, ты косы плести умеешь?" Выбор заколочек и надутые в обиде губы, когда терпение "Первой" стало подходить к концу.
В итоге, от момента приглашения "гонять чаи" до той минуты, когда они вошли в "Чайную ложь" прошел добрый час. В кафе царила атмосфера тепла и уюта. И, на что Уилла обратила внимание сразу и что ей понравилось: все пришедшие на чаепитие сидели каждый в своём закутке, никто чужой рядом не сядет, и обязательно у окна. Лёва не представляла себе, откуда они взяли столько окон. А при желании можно даже задёрнуть штору, чтобы твоя ниша со столиком и окном стала окончательно автономной.
– Какой чай желаете? – Молодая и улыбчивая женщина выглянула из-за прилавка и указала на полки позади с себя с огромным выбором различных чаёв.
– А... А какой есть? – Задала самый очевидный и вместе с тем глупый вопрос американка, пока взгляд у неё разбежался по различным, и в большинстве своём незнакомым, названиям. – Или.. можно как-нибудь так, чтобы побольше попробовать?
Когда тут столько, сортов пятьдесят, не меньше, ограничиваться одним не хочется.
А женщина в ответ на её сомнения и растерянность кивает и улыбается.
–  Да, так тоже можно. Тогда – выбирайте кружки. – И перед канмусу появляются подносы с посудой самого разного цвета и формы. Невольно, но американка смотрит на это все округлившимися в изумлении глазами. Маленькие кружечки, практически как кофейные и огромные, как супницы, что в одной руке и не удержишь. Цветные однотонные и разноцветные. Монохромные и аляповатые. С выступающими декоративными рисунками и без.
– О, Нума-чан, я нашла кружку ля тебя! – Американка, привстав на носочки, потянулась к желтому бокалу с выступающим рисунком и, дотянувшись и достав, с победоносной улыбкой показала его. На Нумачи голубым просящим взглядом смотрел.. лев.
Почему именно Роуке отдавать воплощение того, из-за чего они собачатся каждый божий день? Да просто так. Потому что без причины и от внезапно нахлынувшей  доброты души.

Кружка, которую ей "Первая" протянула в ответ была не иначе, чем неожиданностью. Уилла почуяла подвох, была готова искать скрытый сарказм и намёк, но в беззлобных словах Нумачи не чудилось ничего. Ничего кроме искренности.
Такой непривычной и странной, что... что... что Уилла не знала, что с ней, этой искренностью, делать. Кроме как принять.
"Слабое утешение", – слова она сдержала, чтобы не портить момента. Он и так кажется скорее сном, чем правдой. И безропотно позволила себя увести к одному из столиков, с букетом ромашек посередине скатерти в узор из крупной красно-белой клетки. 
– Так понимаю, здесь не принято говорить правду. Так что будь начеку, – Роука ей подмигнула, как заправский заговорщик, – Возможно, я соврала насчет того, кто из нас красивее, – на этих словах она картинно задрала нос и откинула назад лохматые косички.
"Ага, как же".
– Соврала, – кивает с совершенно серьезным видом блондинка и тут же в ответ улыбается, чтобы как-то смягчить свои следующие слова:
– Только что и самой себе, – и совсем по-детски показывает кончик языка.
Нет уж. Сегодня "самая красивая" будет она. И точка. Хотя сама она бы, пожалуй, если бы и выбирала кружку, то взяла что-то другое. Наверное, одну из тех здоровенных, похожих на супницы, какую-нибудь яркую, да с узором поинтереснее. Но и эта сойдёт. Спишем её на не прозвучавший комплимент. Признание.
– Хм, – Уилла приподнимает крышечку одного из выбранных ею пузатых чайничков, проверяя, а заварился ли? – Правила помнишь? Играть будем до конца, да?
Выбрав совершенно другой чайник, не тот в который заглядывала, девушка наполняет свою кружку, в задумчивости соображая, что же такого Роуке соврать...
"Рассказать", – поправляет она саму себя.
– Здесь не врут, здесь рассказывают... – Делится она ценной заметкой с "Первой", – В правилах, которые ты, конечно же, не читала, ибо к чёрту подробности, сказано, что ложь в данном случае – это история, которой с тобой не случалось. То есть нужно рассказать байку, наплести с три короба, причём обязательно такого, что бы тебе самой нравилось. Например, что сегодня утром ты вернулась из кругосветного путешествия. Или что случайно разбила свою детскую копилку, обнаружила там несметные богатства, купила на радостях слона и поселила его на балконе. А балкон при этом, что важно, не оторвался, и даже слон там поместился без проблем. Чудесным, разумеется, образом, что можно не уточнять. Это и так понятно.
Уилла мешает в своей кружке зелёный чай, осторожно вдыхая его аромат. Заглядывает в зеркальную поверхность, искажавшую её отражение.
– А, и ещё, – добавляет она, чтоб уж довести экскурс в правила до конца, – Ложь должна быть "под цвет" или "под вкус" чая. То есть под чёрный – рассказываешь о вечере или ночи, под зелёный – о чём-нибудь меланхоличном, лёгком, в полутонах. Горький – он горьким и будет, насыщенный на вкус – богатым по эмоциям. Ну и так далее...
Девушка вновь осторожно вдыхает аромат своего чая, своей первой лжи. И не может его толком разобрать – вроде бы что-то и есть, но что именно – трудно сказать. Делает осторожный глоток – пробный. Рот, а затем горло, приятно обжигает. Уилла чувствует, как тёпло каплей спускается в желудок и остаётся там. А потом расцветает послевкусие: мягкое и приятное, фруктовое.
"Ананас?" – она пытается угадать, и распознает этот вкус, пусть и не сразу. Ананас и... манго. Кажется. 
Вглядываясь в скрученные чайные листочки, угодившие в её чашку, Уилла пытается понять о чём же будет эта ложь.
Пришло время выдумывать из ничего такие нелепицы, услышав которые сам же пожалеешь, что так не бывает.
Но... о чём? Уилла хотела уж было "Первой" предоставить шанс открыть их марафон, но сомневалась, что у Роуки это получится лучше. В смысле, что сама Нумачи знает то, о чём можно вот так вот, с ходу, соврать.
И слон уже был.
Да и нужно тут, к такому чаю, что-то другое.
Закрывая глаза, Уилла делает ещё один глоток, уже более смелый чем до того. Улавливает снова послевкусие, пытается разобрать его на составляющие и ноты. Плюёт на эту затею и просто вкушают всю симфонию.
Кто мы мог подумать, что чай может быть похож на музыку?
Картинка уже практически складывается, но Уилла сомневается и... пожалуй что даже немного боится.
Ну же, детка смелее. Это всего лишь ложь. Если слоны на балконе подошли, то лимита на уровень фантазии и даже чуточку бреда и вовсе нет.
Зелёный фруктовый чай, с кусочками ананаса и, кажется, всё таки манго. Уилла держит в ладонях чашку и греет о её теплые бока ладони, кончики пальцев.
"Что бы я хотела, чтобы со мной случилось?"
– Иногда, – Уилла тут же обрывается, словно в поисках уже заведомо совершенной ошибки, делает глоток, а уже потом продолжает, понимая, что и так хорошо. Сойдёт, для первого то раза.
– Иногда, чтобы остаться, жизненно необходимо уехать. Такой вот каламбур.
Вырваться, остыть, посмотреть другими глазами. Понять, что тебя никто, в общем-то, не держал там, где ты был. А жильё, работу и людей всегда и везде можно найти – было бы желание.
Иногда нужно уехать, чтобы вспомнить, что ты здесь не потому, что тебя держат силой. Просто ты сам выбираешь так: слабость и трусость, или амбиции, или лень, или любовь – что-то в тебе выбирает быть здесь, и пока это так, ты можешь сбегать хоть десять раз в месяц – вернёшься всё равно. Вернёшься, потому что хочешь вернуться.
Но что делать, если ты не знаешь наверняка – хочешь ли быть здесь? Не знаешь ну вот совсем? Да, найдутся причины оставаться, но они не настолько глобальны, чтобы сама мысль о том, чтобы уехать, не закрадывалась к голову. Да, есть люди, любимые люди, но у них достаточно обособленная жизнь, чтобы почти не замечать твоего отсутствия, когда оно случается. Да, город прекрасен и ты знаешь его с детства, но настолько устал видеть за окном одно и то же каждое утро, что, похоже, будешь рад уехать не оглянувшись.
И есть дом, но вроде бы как и не дом, а, может, просто не твой. Даже чёрт не разберёт, что в этой жизни твоё, а что нет. Ты – словно гость, и тебе нужно сделать уже хоть что-нибудь, чтобы это исправить.
Сперва появится тоска. Тоска по чему-то неизвестному, по тому, чему нет названия. Вернее, оно есть, ты его просто не знаешь. Появляется чувство, что ты уже готов вырваться, да рвануть на самый край света – от кого, куда и к кому? Хочется верить, что к себе. Да и просто очень хочется хоть во что-нибудь верить.
И тогда ты уезжаешь.
Однажды ты принимаешь решение и берёшь билет на поезд в один конец, туда, где тебе – очень условно – теоретически есть, что делать. Туда, где можно попробовать заново научиться быть.
В один прекрасный день становишься перекати-полем. Тем, кто ищет, не находя, постоянно перемещается между множеством разных пунктов, бешеный волчок, шарик из игры в рулетку, мечтающий выпасть хоть куда-нибудь, и очень желательно, чтобы не на "зеро".
Ведь быть бездомным – не так уж и плохо. Вот только этому тебя не учили.
А учили строить планы на будущее, получать образование, откладывать на чёрный день и мыть за собой посуду. Красиво нарезать хлеб, чтобы ломтики получались ровные и одинаковой толщины, пылесосить по воскресеньям, не забывать платить за квартиру и класть в чай не больше двух ложек сахара, "а то в двери пролезать перестанешь". Всё это – порядок. Постоянный, годами выверенный порядок, который не должен меняться. Тебя с детства приучали к порядку и к тому, что всё будет ровно и гладко. С отпуском пару раз в год: школьная экскурсия в Питер, поездка с родителями на озёра с палаткой, романтическое путешествие в Париж с хорошим мальчиком или в Берлин с подружкой по магазинам. И всё, дальше всё снова ровно. Тебя не спрашивали, хочешь ли ты что-нибудь поменять, и не учили спрашивать самому у себя. И вот когда ты спросил, вдруг обнаружилось, что ты не знаешь, что себе ответить.
И вот теперь – никаких романтическим мальчиков – Париж в одиночку, на перекладных, койка в хостеле и дешёвая еда из супермаркета. "Сидушка", прицепленная на рюкзак, и у тебя всегда есть с собой свободная лавочка, на которой можно выпить чаю из термоса с видом на собор Парижской Богоматери.
Ориентиры сбиты, ты – перекати-поле, тебе не за что зацепиться:  ни дома, ни "дома-номер-два", и ветер гоняет тебя по миру туда-сюда, подбрасывая в воздух и разбивая о землю, чтобы выбить ответ на единственный вопрос, который ты никогда раньше себе не задавал.
И, может, лучше было бы, чтобы не задавал вовсе. Чтобы он не звучал в ушах, заставляя куда-то мчаться. Но теперь уже поздно.
Каждый раз, уезжая, ты хочешь остаться.
Хоть где-нибудь. На этот раз. Пожалуйста.
Хочешь, чтобы стих ветер. Просишь пощады.
Ты прочёл много книг о приключениях и дорогах, и читаешь сейчас, и будешь читать ещё. Тебе всегда казалось, это так здорово – быть в вечном движении, в дороге без конца. Казалось до тех пор, пока не началась твоя собственная.
Нет, это и правда здорово. Радостно, невероятно, увлекательно, поучительно  –  из множества восторженных эпитетов можно выбрать любой и не ошибиться. Дорога  –  это концентрированный опыт в бутылке, которую  вылавливаешь из моря, едва нагнувшись зачерпнуть воды, чтобы умыться.
А ещё это больно  если раз за разом то, что ты любишь – любил всегда или обрёл  недавно – приходится оставлять за спиной. Безусловно, ради чего-то другого, что тоже любишь. Или не знаешь ещё, но полюбишь, когда найдёшь. И слишком большое твоё сердце вечно мечется между множеством важных ему точек и не умеет остановиться. И отчаянно хочет  –  застыть и остаться. Просто остаться, пожалуйста. Ты  уже знаешь, что ничего хорошего из этого бы не вышло. Знаешь – ты. Из вас двоих только ты.
Есть вещи, которые начинаются в тебе гораздо раньше, чем ты становишься способен  их принять, не переставая быть при этом счастливым. И ты продолжаешь впадать в панику перед каждым отъездом, и открываешь дверь, чтобы идти сдавать билеты. И не уходишь. Пытаешься закрыться, спрятаться в шкаф, чтобы не пришлось заново ломать только-только зажившие шаблоны и привычки:  очень уж больно вечно ходить с содранной кожей и везде ею прислоняться.
Всё будет потом. Абсолютно всё на свете, кроме этого всепоглощающего одиночества, кроме этой паники на пороге, кроме желания застыть и никогда больше не шевелиться.
Чтобы не было трудно.
Чтобы не было больно.
Дорогу осилит идущий – так всегда учили тебя твои книги. И ты идёшь, превозмогая в себе боль, глупость и трусость. Превозмогая в себе себя, чтобы стать собой.

В каждой лжи найдётся хоть самая малая, но доля правды. Да?
Эта мысль так и вертится почти что уже сформированными словами на языке, но Уилла проглатывает её с остатками своего чая. Всё и так очевидно. Настолько, что говорить что-либо будет лишним, неуместным и от того наигранным и пустым.
Она криво усмехается на слова Роуки о том, как эта история заиграла бы в версии её матери и точно знает, что более правдивый вариант слышать не хочет. Не потому что не интересно, а потому что жалость её и сочувствие будут нафиг здесь неуместны и не нужны. Наверняка.
Они обе достаточно гордые – и не только друг с другом, но и вообще – чтобы уметь молчать на множество разных слов.
"Мне больно", "Я соскучилась", "Привет, ждала тебя с прошлой жизни", "Обними меня".
"Очень тебя люблю".
Говорить что-то подобное вовремя и своевременно не принято: дурной тон. Раньше или позже – пожалуйста. Шёпотом, чтобы никто не услышал – да сколько угодно. Но ни в коем случае не вслух. Не тогда и не тем, когда и кому это действительно нужно.
Выдержать паузу. Сохранить лицо. Отрастить гордость.
Кружка снова наполняется до краёв – можно продолжать греть о её белоснежные матовые бока ладони. Уилла сперва заглядывает в дрожащее блеклое отражение, а потом вдыхает аромат чёрного чая, осторожно пробует его прикрывая глаза.
Душистый ягодный аромат был наполнен прохладной нежностью спелой черники.
И про что же под это соврать? Вкус мягкий, но в нём нет того непередаваемого светлого, что было в предыдущем.
Ассоциация приходит сама собой.
Глубина.
Та самая Глубина, которую она одновременно любит и ненавидит.
Глубина, из которой однажды никто не вернётся.
– Хм, – сделав ещё один глоток, на этот раз побольше, Уилла поставила кружку на стол и прищурившись, словно кошка, стала наматывать на палец локон своих волос, – когда мне было тринадцать, мы всей семьей отдыхали у берегов Красного моря.
Легче всего прятать свою ложь мешая её с правдой. Львица это прекрасно знала, запомнила на всю жизнь урок, который ей единожды преподала её мать, когда ещё маленькая Уилла впервые в своей жизни попробовала соврать родителям. Мама тогда вовсе не разозлилась, погладила её по щеке и сказал слова, которые девочка запомнила навсегда: "Если хочешь стать идеальной лгуньей, то правда – твой лучший друг. Всегда говори как можно больше правды. И тогда крохотная важная ложь бесследно затеряется среди нее. И ее никто никогда не найдет. А тебя никто и никогда не разоблачит".
Конечно, в чайных рассказах ложь совсем ничем не скрыта. Она и не должна быть спрятана, она должна быть самой заметной, яркой, нелепой. 
Лживой.
В этих чайных рассказах скорее наоборот. В одной большой лжи прячется маленькая и важная правда.
– Мне всегда было интересно посмотреть на риф, – после задумчивой паузы продолжила субмарина, медленными глотками пробуя свой чай, наслаждаясь послевкусием, который оставался на самом кончике языка, – само по себе это казалось чем-то интересным и весёлым, к тому же, я смутно представляла себе что это такое в действительности. Единственное знание казалось похоже на пожелтевшую от времени старую открытку: яркую, радостную и удивительно ненастоящую вопреки своей материальности. И когда я собралась – меня, почему-то, ещё никто и не поддержал, но я этому не расстроилась – отправилась одна. И не пожалела. Потому что реальность оказалась в тысячу раз лучше.
Золотой пляж, лазурная вода и над всем этим неподвижное, огромное Солнце, щедро разбрасывающее блики и искры по поверхности воды. Мягкие волны отражают перевёрнутую небесную чашу, ясную и высокую, пронзительно синюю в зените и сизую у горизонта. А прямо под ней покачиваются из стороны в сторону, следуя за течением, густо облепившие камни водоросли: пушистые, как еловые лапы, волнистые и тонкие, как салатные листья, длинные и тонкие, как волосы какой-нибудь морской нимфы. А между ними снуют мелкие рыбёшки, пока ещё невзрачные серые, резко прыскающие в стороны при приближении.
А дальше шёл риф.
Ничего красивее я в жизни своей не видела и раз за разом ныряла. Пробивающиеся солнечные лучи освещали цветной, причудливый, подводный лес, созданный кораллами. Яркие рыбки стайками и в одиночку мелькали среди этих фантастических форм. В ложбинке между ажурными зеленым и нежно-розовым шарами  лениво распласталась ярко-синяя морская звезда. Огромная, по меньшей мере, полметра, актиния, сверху похожая на очень мягкий ковёр. А между её  короткими щупальцами, как у себя дома, снуют рыбки-клоуны. И маленькие полипы, как детки рассевшиеся гурьбой вокруг большой “мамы”. Россыпи округлых, изрезанных подозрительно ровным узором камней, красно-зелёные башенки кораллов, похожие на мороженое двух разных цветов, спирально закрученных одно с другим. И целые косяки и россыпи разноцветных рыбок, названия которых мне не известны.
Здесь, вблизи от поверхности воды, шла своя праздничная, пестрая жизнь, подсвеченная солнечными бликами.
Тогда со мной случилось второе удивительное и невероятное событие за этот день – я увидела Её. Наверное, она там давно была, просто притаилась и я не заметила её, так она умело спряталась среди ярких красок рифа. А, может быть, приплыла совсем недавно. Она была нежная и прозрачная, как лепесток розы, с глубокими, синими, как море, глазами. И у нее, как у других русалок, не было ножек, а только рыбий хвост.
Я сперва испугалась, потом испугалась того, что она испугается меня и исчезнет... Но нет. Мы познакомились.
И она мне рассказала о том, что в открытом море вода совсем синяя, как лепестки хорошеньких васильков, и прозрачная, как хрусталь, – но зато и глубоко там! Ни один якорь не достанет до дна.
И что на самом дне живут русалки.
Что там не один голый белый песок, нет. Что там растут удивительнейшие деревья и цветы с такими гибкими стебельками и листьями, что они шевелятся, как живые, при малейшем движении воды. Между ветвями их шныряют маленькие и большие рыбки, точь-в-точь как у нас здесь птицы. В самом глубоком месте стоит коралловый дворец морского царя с большими остроконечными окнами из чистейшего янтаря и с крышей из раковин, которые то открываются, то закрываются, смотря по приливу и отливу; выходит очень красиво, так как в середине каждой раковины лежит по жемчужине такой красоты, что и одна из них украсила бы корону любой королевы.
Рассказала мне о большом саду, что раскинулся возле дворца. О том, что там растёт много огненно-красных и темно-голубых деревьев с вечно колеблющимися ветвями и листьями. Плоды их при этом движении сверкали, как золото, а цветы – как огоньки. Сама земля была усыпана мелким голубоватым, как серное пламя, песком. А на дне морском на всем лежал какой-то удивительный голубоватый отблеск – можно было, скорее, подумать, что витаешь высоко-высоко в воздухе, причем небо у тебя не только над головой, но и под ногами. В безветрие можно было также видеть солнце – оно смотрело пурпуровым цветком, из чашечки которого лился свет.
Странной была эта русалочка – такой тихой, задумчивой. Рассказывала мне о том, как хочет единожды пройтись по нашему миру, познакомиться с миром людей... И предложила мне поменяться. Всего на несколько дней, за которые я посмотрела бы на подводный мир, а она познакомилась с тем, который расположен над землёй.
И я согласилась.
Уилла оборвалась на полуслове, задумчиво изучала дно своей кружки, не зная как продолжить, что на всё это сказать. Концовка у этой истории. несмотря на начало, должна быть, если верить вкусу чая, не такой уж и красочной. Только дальше сказка что-то не складывалась. Может быть ложь из кружки "Первой" спасёт эту историю?
– Как думаешь, чем всё закончилось? Сможешь предположить?