Сколько она пробыла вот так – спина колесом, словно знак вопроса, голова чуть повернута в сторону, ладонь, подпирающая подбородок, пустой и безжизненный взгляд, плывущий вслед за облаками, – Нумачи не знала. Ей даже показалось, что она задремала. Как бы то ни было, когда она очнулась, солнце светило ярче и стояло западнее, но какое это имеет значение, если через несколько минут его пожрали грозовые тучи, и хлынул ливень. Нумачи с неудовольствием смотрела на то, как капли, стекавшие по стеклу, корчатся, словно в муках, расползаясь под давлением воздуха и стремительно срываясь назад. Пока это зрелище окончательно не нагнало на нее тоску и новую порцию сонливости, дающей о себе знать слишком часто, субмарина поскорее отвела взгляд в сторону, а заодно сменила насиженную позу. Поза – звучит слишком громко. Максимум, что ты можешь, это переложить ноги, закинув одну на другую и присползти с сидения. Можешь, конечно, полежать на полу, аккурат у люка в бортовом отсеке и, свернувшись калачиком, поплакать. Уж им-то было о чем плакать, это точно.
В глаза бросилось выражение лица Уиллы. Бледное, чрезмерно задумчивое, в зрачках так и плещется боль и страх, о природе которого ей оставалось только догадываться, и она догадывалась. Поводов для гордости – ноль. Тут не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы провести параллели от ее нынешнего состояния к недавней операции, с которой она, слава богу, вернулась живая. О подробностях расспросить не довелось, да что там? Даже встретились они впервые с того самого дня. На эту встречу Нумачи возлагала определенные, слишком завышенные, надежды, раз полагала, что ее напарница изъявит хоть какое-то удовольствие от того, что видит ее (тоже живой), а не как обычно.
Она собиралась наведаться к ней еще вчера, когда только получила приказ, но потом вспомнила, что от Базы не осталось ничего. А значит и от корпуса, и от второго этажа, на котором она безошибочно бы нашла комнату сестрицы, тоже. Она бы непременно заглянула, заткнув гордость, поднялась бы, нет… взлетела по лестничному пролету. Расправив руки, словно крылья, пока никто не видит. Такая радостная, готовая вторгнуться в чужую жизнь, раскидать все подушки в чужой голове и устроить там такой бедлам на радостях, что мало не покажется. Пускай бы Уилла бесилась по обыкновению и вот-вот бы вышла из себя, потому что именно в этот момент Нумачи обняла бы ее крепко-крепко и прошептала, по секрету: «Дурочка, я так волновалась».
Когда морок сладостных мечтаний рассеялся, она сидела, снова подперев подбородок ладонью, почти окончательно сползшая с сидения. Поправившись без лишней суеты, она украдкой взглянула на сестрицу. Боялась, что поймает на себе ее взгляд, удивленный, все осознавший, но Уилла по-прежнему глазела в окошко, как кукла, которую кто-то забыл в такой вот позе. Лицо правда не кукольное, это лицо человека, глубоко погруженного в свои мысли, буквально тонущего в них. Но ей не нужно, чтобы ее спасали, догоняли, и это пугало больше всего. Потому что как подступиться к этому, Нумачи не представляла. Оставалось только пожать плечами, смотреть на корчи каплей дождя на стекле и ждать, когда этот бесконечно долгий перелет закончится.
А кому сейчас просто, а?
Судьба, видать, зло посмеялась над ней. Не оставалось никаких сомнений: Первый Лев ни на что не годен. В голове, как кадры кинохроники, всплывают подвиги Второй. Вот она, почему-то один на один с глубинными, сражается бесстрашно и в полную силу.
И вот вам Первая. Едва продрав глаза, падает с койки от сильного толчка и испуга. Тревога. Тревога! Она выбегает, как есть, в коридор, примыкая к группе перепуганных школьниц. Такое чувство, что все учебные тревоги прошли даром, потому что в этом адском пекле каждый был сам за себя и кто во что горазд. Кто-то бился в истерике, кто-то выл, но никто бы не хотел оказаться на месте девчонки, на которой горели штанишки, пижамка с медведями, а по обнажившейся ножке полз ручей запекшейся от жару крови. Что с ее лицом, подумала Нумачи, а потом взгляд споткнулся о труп парнишки. Его отбросило от того места, где зиял в стене пролом от взрыва. Она так боялась признать в нем товарища, даже знакомого, ведь ей не хотелось поверить, что так бывает. Только не с ними, словно окруженными спасительным ореолом знакомства с Нумачи Роукой, только не с ней самой…
Она могла остановиться и смело взглянуть в небо, в глаза врагу, что кругами летал над обломками Базы, но вместо этого пряталась где-то в укрытии, не посмев поднять взгляда, пока не отзвучал последний взрыв. Что она могла сделать на суше? Без боевых модулей? Глупо погибнуть, вот что. И таких «смельчаков», подобных Нумачи, было не мало. Глупцы, возомнившие себя героями, кинулись на поиски снаряжения в объятую пламенем коробку-здание. Удачи, почти что с сарказмом бросала им в след Нумачи и, зажав голову локтями, между колен, все считала взрывы. Пять… Восемь… Одиннадцать.
На поле боя тоже погибают по глупости, но тем, кто погибает в тылу, безоружными, застигнутыми врасплох, нет оправдания. Они не герои, но и не трусы, и только. Кто-нибудь обязательно скажет о них, что они погибли напрасно, зато погибая в бою, ты погибаешь во имя свободы, во имя добра, во имя самой жизни, как бы это было не странно, но никак не напрасно.
Не то чтобы Нумачи волновало, что о ней скажут после смерти. Она не может-то и ручаться, что ее соберут по частям, попади она под взрыв подобной силы, да и это оказывалось не самым важным. Важно было не повторять ошибок прошлой жизни, снять с себя проклятье прошлого и совершить хоть что-то значимое. Достойное гордого называния «Морской Лев», пока что остававшимся просто красивым названием, но не более того. Подвиг, который ждет ее впереди… Она должна беречь себя для него. Только поэтому… Только поэтому.

– Я – сверху, – она не обратила внимания на поясняющий жест в сторону второго яруса двухъярусной кровати, едва не потеряв дар речи от первого обращения к ней за последние несколько часов. Пожалуй, продолжительное молчание, которым Уилла ее наградила до этого, стоило того предложения, которым сестрица ее буквально таки огорошила с порога. 
«Ну… ладно, – согласилась она после недолгих раздумий, – Удиви же меня. Но…
Только чуть-чуть попозже…»
Нумачи валилась с ног, ей так хотелось вытянуться лежа, во всю длину, а еще лучше – тупо прикорнуть часок-другой, пока они срочно кому-нибудь не понадобились.
– Ага, – пробормотала она, невозмутимо забираясь на верхнюю полку, забыв, что с нее ручьем стекает вода. Все вокруг казалось пустой бренной суетой. Все, что она должна была всему белому свету, она сделала:  разулась, оставив грязные ботинки перевернутыми, неуклюже завалившимися на бок, у порога. С чувством выполненного долга она уткнулась мордой в подушку и продемонстрировала всем присутствующим свою спину. Последнее, что устало мелькнуло в мыслях: «А нас свозят на экскурсию?»
Когда Нумачи очнулась от дремы, Уилла не то вошла в комнату, не то просто неудачно ступила на скрипнувшую половицу. Она стояла в новой одежке и переводила взгляд от нее на перевернутый, валявшийся на полу рюкзак. Сейчас это определенно рюкзак, но во сне-то она отбивалась от касатки-убийцы, а потому имела право зарядить пяткой по чему бы то ни было, попавшему в зону поражения.
– Сколько я спала? – вяло поинтересовалась Нумачи, – День? Час? А может, от силы пять минут?
Судя по тому, как налилась тяжестью ее головушка, последнее. Сила притяжения к подушечке возрастала и казалась уже непреодолимой, как вдруг она вспомнила кое-что и поспешила обратиться к напарнице:
– Может быть, поменяемся? Меня укачивает на верхней полке.

Отредактировано Sealion (2015-10-09 00:33:19)

Ты меня вообще слышала? Эй? Аллё!
Но возмущение угасло так толком и не оформившись даже в мыслях. Ну забралась эта макака на верхнюю, ну и шут с ней. Отвернувшись, Уилла разгребала вещи, не отдавая до конца себе отчёта в том, что бессмысленно комкает их. Ей нужно было что-то делать. Как-то вырваться из замкнутого круга. Убить кого-то или убиться самой, только бы этот кошмар прекратился. Мертвая петля, которую хочется разорвать эмоциями.
Уилле хотелось биться обо что-нибудь головой. Как в детстве оказаться в каком-нибудь надувном замке-батуте и прыгать, и биться головой о любые поверхности. И кричать.
Наверное, кричать хотелось даже больше всего.
Но не получается. И она никак не могла понять – почему.
Уилла знала, что кричать – это плохо. Знала это с детства, но это не мешало ей никогда орать на ту же "Первую", причем не выбирая выражения. Орать на кого-то – это другое. Это не одно и то же, что выть от отчаяния и безысходности. И даже зная это, даже желая переступить через это, каждый раз открывая рот с честным намерением заорать со всей дури у Уиллы получалось нечто тихое и маловыразительное. А чаще всего и вовсе – ничего.
Она не может кричать просто так. Но в последнее время этого очень хочется. Кричать очень громко. От чего-то настолько больного, что этому чему-то даже не существует названия: просто очень больно. Она ведь вроде бы и делает всё как обычно: ежедневные дела, тренировки, дежурные подколы и фразы. У неё ничего не случилось и ничего не болит, разве что в ушах немного шумит, и жалко, что не море. Но что-то внутри болит с невероятной силой.
И тогда Уилла включает грустную музыку и проваливается ещё глубже.
Она пытается с кем-то об этом заговорить, но ничего не выходит. Просто потому что гордая и умная Уилла не знает слов, чтобы рассказать о том, что ей хочется кричать в пустоту.
Кричать – на пустоту.
Кричать от отчаяния, взявшегося из ниоткуда.
Девушка стягивает мокрую одежду и закидывает её на приоткрытую дверцу шкафа – пусть сохнет. Одевается в шорты и футболку, которые даже не помнит как и почему достала со дна своего рюкзака. Выпутывает из мокрых волос резинку и запускает в них обе руки – сжимает соломенно-белые пряди, тянет, словно хочет вырвать, отпускает. Позволяет им рассыпаться, растрепанным и вьющимся от влаги, по плечам.
– Что? – Она совсем не обратила внимания на возню Роуки, почти пропустила её вопрос. – А... Нет. Не долго.
Да какого ж ей с ней так внезапно тяжело? Что это, Нума-чан? Что с нами случилось за этот короткий срок? Кто подменил? Давай наорём друг на друга. Я съежу тебе кулаком по лицу, а ты выдерешь мне клок волос. Шипеть будем, что те злые кошки. Проклятия сыпать. Зато всё наладится.
Наладится ведь?
– Хорошо, помен...
Львица прервалась на полуслове при стуке в дверь. Нахмурилась, сминая в руках  влажную джинсовку, которую думала повесить на стул, да не успела.
– Да, всё o'k, – отозвалась она на вопрос вперёд сонной Роуки, явно не способной сразу оценить всё происходящее. Осознать.
Прежде чем дверь открылась Уилла легким пасом направила раскинутую обувь под кровать.
А потом в помещении словно бы даже стало светлее. Солнечнее, вопреки погоде.
Американка почувствовала себя дурой полной. Блондинкой конченой, когда у неё закончились так и не появившиеся слова и она только и смогла что кивнуть вошедшему, беспомощно сжимая в руках свою куртку.
Смотрела на него удивлённо, словно бы даже ошарашено. Определённо до конца не понимая, живой перед ней человек или нет.
А в воздухе по комнате разливалось тепло..
..и голос его завораживал своей чистотой..
..мягкостью..
..он был почти зримым, почти осязаемым..
Его хотелось слушать, словно песню.
И смотреть.
Бесконечно.
Американка качнула головой, отгоняя от себя наваждение.
– Hi, – субмарина сконфуженно улыбнулась, запустила одну руку во влажные волосы, чувствуя себя до безумного глупо.
Возникшая следом девушка понравилась Уилле меньше. Если не сказать откровенней – не понравилась вообще, потому что идеальная и звучавшая в воображении музыка оборвалась, мир обратно утратил проникшие в него яркие цвета и в том, как она произнесла имя блондина стало ясно, что губу можно закатать и забыть о том, чтобы пускаться во все тяжкие.
После сражений с Глубинными Уилле больше нигде не хотелось вести бои. Ни на фронте реальном, ни ещё каком.
Хватит летать в облаках, детка.
– Грунио... это же рыба есть такая, да?
Молодец, Уилла. Прост опять баллов. Мастер знакомств с парнями.
– А мы, – она коротким жестом указала на Роуку, перегнувшуюся через край кровати, – тюлени. Я – Уилла, это – Нумачи. Очень прошу не путать.
"И не выяснять, кто из нас какой по счёту Морской Лев, пожалуйста, хотя бы не сегодня".
Перестав стоять словно памятник, Уилла шагнула к стулу и повесила на его спинку многострадальную куртку.
– Вы проходите. У нас тут правда... мокро. И не уютно. И... В общем, падайте где удобно. – Она махнула рукой перестав пытаться подобрать слова для оправданий. И так всё видно. Постаралась выключить в себе "Уиллу-социофоба" являвшего свою власть последние дни и найти и включить ту Уиллу, которая может быть душой компании. Оказалось не так то просто.
– А? Я что, попала в Рай и здесь парней больше, чем девчонок? – Нет ну а что? Растущий и развивающийся организм, несмотря на паразита, требует своего – хотя бы глазки кому построить. – Или исключительно с субмаринами напряг?
"Похоже, ей-то вообще не в радость нам тут что-то показывать и быть в нашей компании", – по крайней мере, по улыбкам, перемежавшим кислое выражение девичьего личика было понятно, что не сдались они этой Треске. Уилла силилась вспомнить что-то про "Код", но не могла.  Фигово, но не смертельно.
Застегнув обратно рюкзак, чтобы он случайно не демонстрировал свои тайны и сокрытое в его недрах красное кружевное, американка убрала его в угол.
– А, может, сейчас расскажете? Ну... если время есть. Мы, вроде как, никуда не спешим. Да... ?
"сестрица..?"

[AVA]http://savepic.ru/7844367.jpg[/AVA]

Отредактировано Sealion II (2015-09-26 01:07:14)

«Первый человек, который вообще знает про эту рыбу!» – мысленно передразнила парня Нумачи, с трудом умолчав, что она также была в курсе с самого начала, но кто же виноват, что Уилла – в каждой бочке затычка? Она не знала, что заставляет ее злиться больше: присвоение Уилле звания «первой» или то, что ее так досадно обделили вниманием и лишним комплиментом.
Впрочем, комплименты лишними не бывают. Случай с лейтенантиком в столовке не в счет.
«У многих подлодок имена морские либо что-то близкое!» – она даже скорчила рожу, передразнив в мыслях сестрицу, которой уж больно шел ее цвет волос в данный момент. Вот как никогда шел. Особенно вкупе с этой глупой улыбочкой а-ля «ах, оставьте!».
Нет, чтобы порадоваться за товарища. В душе Роуки вовсю звонили колокола, и то, что дергало за ниточки, заставляя эти колокола звучать, надрывалось: «Мы ее теряем, Нумачи!» А ведь и правда, если бы она притворилась, будто ни ее, ни даже ее духа здесь нет, Уилла мгновенно бы о ней позабыла и беззастенчиво пустилась бы во все тяжкие. С другой стороны все же она испытывала облегчение от того, что хотя бы появление парня заставило Уиллу на минуточку стать прежней. Прежней, но все же… другой.
Где-то на месте многоточия и терялась эта грань, между облегчением и злостью. Терялась и Нумачи Роука, несшая со своей полки очередную ересь о кострах и чае, которого нет и не могло быть в этой комнате. К счастью, любая ересь, сказанная к месту, имеет шанс быть услышанной. Так и вышло. Робкая инициатива Первой была мгновенно подхвачена, теперь и она могла гордиться тем, что смогла растормошить Уиллу. Пускай и не самым традиционно заведенным между ними способом.
«Только через мой труп» – мрачно отозвалась в сердцах Роука на неосторожно брошенную фразу Уиллы про если бы я была парнем. Пожалуй, будь она взаправду парнем, все у них сложилось бы иначе.
«Боюсь, не сложилось бы вообще» – с грустинкой подумалось ей. Не то чтобы ей всю жизнь не доставало тумаков и пинков под зад, но Уилла, которая прилагалась вместе со всем этим, как бы, выходит… в подарок, – была неотъемлемой частью ее жизни. И, глупо было бы отрицать, очень важной и мотивирующей частью. Только себе и только по вечерам или в раздумьях перед сном, Роука набиралась смелости задать себе вопрос, как она вообще жила без нее? И с каким пор жизнь поделилась на «до» и «после» Уиллы? А та метка, что оставил на ней паразит, уже давно истерлась, как росчерк мела на асфальте, и его появление в ее жизни казалось не таким уж и судьбоносным на фоне эпичного появления в ней Уиллы.
Возможно, это все глупости. Ты выбираешь это воспоминание, потому что оно ближе, еще теплое на ощупь, шероховатое, пульсирующее где-то внутри… Время еще не поработало над ним, и чувства, что черствеют и блекнут, еще по-прежнему светлые, живее всех живых.
– А у меня вот… нет ничего, – отозвалась она немного рассеянно, одной ногой еще в своих мыслях, – Все сгорело на Хоккайдо, – она пожала плечами, мол, ничего страшного, не стоит скорбно замолкать и ждать моих слез или истерик. Она скрасила молчание весьма неуклюже, просто вбив в тишину:
– Вот.
И правда, вот. Нечего добавить.
– Не беда, авось покумекаю с каптером да раздобуду чего.
Приободрившись, а впрочем не очень, Нумачи подумала, что из всего, что принадлежало ей, уцелела лишь она сама. И то – сама себе она принадлежала лишь отчасти, но не суть.
Уилла уже засуетилась, отхватила себе самое вкусное.
– С вас тогда, девчонки, горячий чай.
– Тц, – выразила она вслух свое недовольство, – Кто бы сомневался.
Ничего, она еще урвет свое. Футбол должен подействовать безотказно. Должна же быть в крови у каждого мальчишки тяга к мячу. На ней и сойдутся, тут все просто, как дважды два. А вот Уилле придется несладко, но так даже лучше. Хоть мозги наконец включит.
Нумачи неохотно приподнялась на койке еще на добрую парочку сантиметров над уровнем простыни. Потом села, потом свесила ноги, украдкой поглядывая на радостную субмарину.
– Указывай путь, kid.
– Вообще-то его зовут Код, – с полной уверенностью в том, что ничего не перепутала, заявила Нумачи. Она потянулась, размялась и наконец исчерпала все средства, которыми могла удерживать занятую точку. Пришлось сдавать крепость.
Ловко спрыгнув и приземлившись на полусогнутых, она без энтузиазма окинула взглядом свою подругу по несчастью. В какой-то момент ей показалось, что их цели сходятся и они могли бы спокойно договориться никуда не ходить и остаться на насиженных теплых местах. Нисколько не смущаясь, провести в тишине все время, пока бы не дождались голубков с рогаликами. Только вот затея с чаем принадлежала ей, и в какой-то мере она несла за нее ответственность, да и рогалики без чая – ну, куда это годится?
Следуя примеру Уиллы, ей следовало тоже что-то сказать, воодушевить свою «команду». Она неловко почесала затылок, и слово за слово – наплела:
– Какая-то там операция… под кодовым названием, – она подумала и, так и не придумав ничего лучше и даже почувствовав от этого стыд, поскорее озвучила, - …«ВыруЧАЙ»-начинается-ибо-нефиг!
Она не почувствовала сердечной поддержки своей напарницы, это уязвило ее командирские чувства. Запахнув спортивку, она нетерпеливо сделала жест «Подъем!» руками.
– Шевелись, плотва!

Отредактировано Sealion (2015-09-19 13:38:23)

Выходить обратно в непогоду хотелось меньше всего, но... Но есть всегда какое-нибудь "но". И с этим "но" Уилла спорить сейчас не хотела и не собиралась.
Принимая свою куртку и накидывая её на плечи, просовывая руки в рукава и как можно ниже на глаза опуская капюшон она в задумчивости обдумывала то, какими взглядами обменялись Грунион и Код на её, по сути, не самый осторожный вопрос. Внимательнее нужно быть, детка. Внимательнее...
Списывают на берег и распределяют на другие базы кораблики только в лучших случаях. В сказках со счастливым если не концом, то продолжением, так сказать.
Отгоняя наваждение, Уилла выходит следом, оглядываясь по сторонам. Бросает на уточнение парня про субмарины что-то вроде: "Да?" не в силах отделаться от липкого неприятного чувства, знакомого уже слишком давно. Предчувствие беды.
"Глупости. Ничего ведь не происходит. Мы просто идём за рогаликами. Рогаликами со сгущёнкой".
Идут отбивать их – втихаря – у серьезной и строгой буфетчицы.
А море – серо стальная полоса – беснуется.
– Будет буря, – как-то рассеянно и невпопад отзывается девушка, переступая с ноги на ногу и в несколько быстрых шагов, едва не поехав по обледеневшей дорожке, догоняет своего спутника. Уже почти что тянется рукой, чтобы ухватиться за него, чтобы не упасть. Но тёплая ладонь первее находит её руку.
Тревога отступает. Как волна, что выбрасывалась на берег.
Свободной рукой американка пытается ниже оттянуть свою курку, достающую лишь до середины бедра и никак не способную хоть мало-мальски прикрыть или защитить от холода голые ноги. И что её дёрнуло шорты напялить?
Субмарина отгоняет от себя эти мысли. Там, в море, куда как холоднее бывает. Так что здесь и сейчас – всё мелочи. Игра воображения, дискомфорт и не более. Ведь её собственные ладони – не холоднее, разве что самые кончики пальцев переняли прохладу неумолимо неприветливого дня.
– Двести... многовато будет, – их корабликам и не снилась такая глубина пока они обладали телами из стали. А теперь... Что ж, их можно поздравить. Двадцать первый век творит чудеса.  Но... двести метров.
"Вот же чёрт", – и худшие из опасений лишь подтверждаются. Ни тебе кораллов, ни красивых рифов с которых началась её, Уиллы, любовь к морю. И её страх перед ним, который в полной мере она стала осознавать в последние пару месяцев. Пару?
"Чёрт..."
– Не хочу я ничего покорять... – бурчит американка и качает головой, представляя себе картину из голого дна, укрытого, словно покрывалом, чёрным песком да камнями.
Страшно было? А ей, Уилле, страшно будет сейчас. Ну или уж не по себе точно. Но это секрет. Об этом никто не должен узнать. Она же – Морской Лев!
– А сейчас как? Свыклось? – Конечно же да. У всех свыкается. А если нет – то они не выплывают больше никогда, не выходят на берег.
Уилла прекрасно помнила свой первый раз, первое погружение. Если бы не паразит, она бы там пропала, не иначе. На давящей глубине, где нет ничего и, одновременно с этим, есть слишком много.
– Да-а уж... Помогальщики мы ещё те, – девушка фыркает, на секунду-другую поджимая губы. И понимай её как хочешь.
У них с Нумачи общение – как прогулка по минному полю. Один раз пронесёт и обойдётся, а в другой рванёт так рванёт, что не остаётся живого места. Ни на ком. Как будет сейчас? Теперь то? Когда за короткий промежуток времени они пережили, каждая, по персональному кошмару?
Что было на Хоккайдо?
Уилла ни у кого не спрашивала. Ни у рыдающей ей в рубашку и плечо Флаундер ни, уж тем более, у Роуки. Не спрашивала, потому что не хотела рассказывать в ответ про Бермуды. Потому что нечего было рассказывать.  И просто не хотелось ничего слушать и слышать.
Самой себе помочь не может, поэтому другим даже не пытается.
Эгоистка?
Грунион бурчит что-то по-русски, что Уилла подаётся ближе в попытках прислушаться, вычленить хоть пару знакомых слов. Одно, пожалуй, что было. Но на этом и всё. Правда парень не обделил её пояснением.
– А-а-а-а, да ладно. Держись крепче, kid, если будем падать – так вместе! – И крепче сжала чужую теплую ладонь, в знак безоговорочной поддержки, улыбаясь в дождь.
Улыбаясь вопреки дождю и тому, что назревала буря. И не только там, в море.
Уилла ещё не знает, какой она будет и когда нагрянет, она ещё даже не понимает, что станет её причиной, только чувствует – будет. Уже волны выбрасываются на землю одна злее другой, рыбы уже отплывают подальше от берега, а рыбаки расходятся по домам и затворяют ставни.
Что-то будет.
– А что там, на дне, слухов не было? Помимо кладбища кораблей... – Просто так, за мусором, не отправят. Выходит – что-то важное. – Сам как думаешь, есть догадки?
У Льва – не было.
Может быть какой-то груз. А может и нет. Вдруг, начальство решило поднять со дна какие-нибудь останки Глубинных? С них станется...
В голову совсем ничего не идёт, крутятся совсем малозначительные и будничные вопросы.
– Давно служишь?

[AVA]http://savepic.ru/7844367.jpg[/AVA]

Отредактировано Sealion II (2015-09-26 01:07:03)

Жарко... Уилла не помнила, чтобы на Бермудах было жарко. Там было тошно и мерзко. И хотелось оттуда свалить. Пожалуй, "самый скучный филиал ОВМС" был тем, что нужно, но об этом она рассказывать не хотела. Во-первых, потому что трудно было подобрать слова, а во-вторых, потому что не привыкла жаловаться. Сейчас ей куда как больше хотелось слушать, что она и делала.
– А? Да ерунда, – она махнула рукой, ведь наличие теплой одежды это и правда сущий пустяк. В отличие от Хоккайдо.
– Нет, никого, – девушка коротко мотнула головой, словно желая тем самым заверить свои слова.
На Хоккайдо она никого и ничего не потеряла. В отличие от Бермуд. Но это другая история.
Слушая чужую историю Львица не могла вспомнить собственной. Казалось, что всё всегда было как-то так – постоянные метания от одной базы и флотилии к другой. Случайно, ненадолго, мимоходом. В какой-то момент она отчаялась попасть "на попечение" к какому-нибудь одному адмиралу, а потом смирилась. Так было даже по-своему интересно: всегда новые лица, новые люди, новые знакомства. И трудности новые, но когда они её по-настоящему пугали?
А сейчас словно бы чего-то не хватало. Уилла помнила лишь пару неизменных переменных своей жизни, а остальное оказалось совсем не важным. А, может, не нужным, раз она забыла?
– Я тоже разочаровала, – но, кажется, не родителей, а саму себя. И когда, спрашивается, успела?
– Да какая там гроза, – вяло отмахнулась она, но, чтобы не показаться просто несговорчивой, отложила эту тему просто до лучших времён, – за чаем расскажу.

– Ага, – кивнула девушка оценивая вход в столовую и, чего скрывать, обледеневшие ступеньки. Перила ей были в помощь – соль солью, но лучше было подстраховаться, чтобы не расквасить себе нос или не отбить что-нибудь. Им ещё нырять скоро, руки-ноги ей точно не помешают в этом деле.
Поднявшись, американка замялась у самой двери, поправляя курку, опуская капюшон и приглаживая руками волосы. Выглядеть как можно благовиднее – половина успеха.
Но когда зашла – замялась второй раз, на этот раз оглядываясь по сторонам и оценивая обстановку и тактическое расположение потенциального противника. Не упуская при этом мимо своего внимания целый спектр вкуснейших запахов.
Вдохнув поглубже, Уилла едва не заурчала от удовольствия. Господи-Боженька Светлый и Милостивый, как же вкусно тут пахло домашним борщом и сдобой! Мысли тот час завертелись радостным хороводом около то и дело появлявшейся в воображении картины из хрустящих золотистых пирожков и румяных блинов со сметаной, что пришлось себе напоминать о цели из рогаликов. Рогаликов со сгущёнкой. Явно не менее вкусных, чем блинчики.
Настроившись на нужный лад, перестав глазеть на мозаику во всю стену, Львица направилась в сторону перегородки, отделявшей святая святых от голодных смертных, где за кастрюлей с борщом профессионально орудовала половником внушительных габаритов дама. Глядя на неё Лёва вспоминала что-то про коней, которых некоторые импозантные женщины определённой национальности способны останавливать на скаку, и горящие избы, в которые эти же дамы, зачем-то могут без проблем входить.
– Добрый день! – перестав топтаться на ровном месте, Уилла прошла до самой "перегородки", остановившись у буфета и улыбнувшись самой дружелюбных из всех своих возможных улыбок.
– Извините, если я вас отвлекаю. Мы с сестрой только сегодня прибыли, хотелось узнать что здесь к чему и где, познакомиться с персоналом, – с каждым новым словом, хоть темпа и дружелюбия она и не теряла, внешне сохраняя всё тот же милый образ, в душе же Лёва сомневалась в том, что сейчас не получит отворот-поворот. Вспомнила слова Димы о суровости этой женщины. То, что это точно так – Уилла уже поняла...  Не заметить ее выпирающую из каждой клеточки суровость вообще было невозможно.
Сколько ей лет? Сорок? Пятьдесят? Представить страшно, в каких армейских условиях живут ее дети! Если они есть...
Оставив половник, буфетчица двинулась в её сторону, неумолимая, как ледокол. Американка едва поборола желание отстраниться и отступить назад.
– Добрый, – вытирая руки о полотенце отозвалась буфетчица. Говорила она с лёгким акцентом, но свободно. Опасение столкнуться с языковым барьером исчезло само собой. – Меня можешь Марьей Ивановной называть.
Уилла в мыслях попыталась произнести имя и отчество женщины, получилось с первого раза не плохо, значит, и вслух не стремно будет, не ошибётся нигде.
Буфетчица, тем временем, использовала сложившуюся паузу чтобы рассмотреть получше канмусу. А у Лёвы от этого взгляда ухнуло сердце в пяточки. Женщина напротив поджала губы и стала ещё суровее, хотя, казалось, такое просто невозможно. Она казалась суровей, чем все глубинные, которых субмарине доводилось видеть.
Марьиванна и 50 оттенков суровости!
Постаравшись приободриться, Уилла не уронила планку своего самого милого образа.
– Скажите пожалуйста, а во сколько по времени проходят завтрак, обед и ужин? Будет неприятно проспать их или пропустить по оплошности, – добавлять, что уже сейчас хочется ужасно есть она не стала. Вдруг у Марьиванны включится какой-нибудь инстинкт и она решит, что Уилла отсюда не уйдет, пока не съест то, что перед ней окажется на столе? Американка была бы не против, аппетиты канмусу были притчей во языцех, но бросать новых знакомых ради еды не хотелось. Моветон, как говорится.
– В восемь, двенадцать и в шесть. И лучше не опаздывать, а то местные проглоты всё съедят и ни крошки не оставят.
Уилла согласно и понимающе кивнула.
– А на обед что будет?

[AVA]http://savepic.ru/7844367.jpg[/AVA]

Отредактировано Sealion II (2015-09-26 01:03:32)

Уже на самом крыльце, у финишной прямой пришлось затормозить и остановиться. Уилла не без изумления приняла в руки пакет с рогаликами и с немым удивлением проследила за действиями Димки. Его намерения стали окончательно ясны и понятны, когда из красного ящика показался на свет божий мешок с песком.
– Только поспеши, а то без тебя всё съедим! – Нет, не угроза, конечно, но предупреждение. После которого американка толкнула тяжелую дверь и скрылась в сомнительном, но всё же тепле холла общаги. Куртку в раздевалку она решила вернуть позже и с трофеями направилась сразу в комнату. И намеренно замедлила шаг прислушиваясь к самой себе, к странному состоянию близкому к опьянению.
Вот только Уилла не была пьяна. Она была одурманена небывалым чувством близости, тепла и уюта накрывшими её, пусть и не сразу, но с головой. Так, будто после многолетних скитаний ступаешь на порог родного дома, видишь глаза матери, чуешь запах пирогов и вся семья, которую помнишь смутно, словно сквозь пелену – смотрит на тебя осторожно и неверяще, но с улыбкой.
Ощущения… Иногда бывают странными. И очень неуместными. Но неизгладимыми.
Уилле стало дурно от жуткого несоответствия всего, что было внутри и снаружи. Душа, инстинкт и все нутро ее кричало: "Родня! Дом! Друзья!". А глаза говорили: "Не верю. Чужой дом. Одиночки. Разве ты нужна здесь? Разве не видишь?".
Вижу.
Вижу одно, а чувствую другое. Что же мне делать?
Может быть... просто не спешить тогда? Дать всему идти своим чередом и не спешить. И тогда можно получить то что нужно, то – самое важное. Понимание. По крайней мере, Львица надеялась на то, что поймёт, что с ней происходит.

Открыв дверь в комнату, Уилла почти тут же дёрнула её обратно – саданула по кому-то. Точнее – задела. По тихому и сдержанному на слова и выражения отклику поняла, что это Нумачи. Второй раз дверь распахивалась медленнее и осторожней. И сперва в комнату заглянула светлая макушка, а потом уже просочилась субмарина полностью, оценив поднятую сумку, до того заброшенную практически под кровать – была бы и под кроватью, да только не пролезла.
Перевела взгляд с Нумачи на Код. И не возвращая его обратно к "Первой", словно не рассчитывая получить от неё ответ спросила:
– Что за дезертирство?
Хотелось ещё вставить пять копеечек про то, какая тут безудержно радостная атмосфера царит, но не стала. Язык как-то не повернулся. Хотя бы потому что сама она не так давно идеально бы вписалась в эту компанию со своим трагичным и нифига не многозначительным молчанием. Уилла скинула кроссовки и, водрузив свою ношу на стол, потянулась жадными до тепла ладонями к бокам закипевшего на тумбочке чайника.
– Там ужасно скользко, – поделилась она одним из самых ярких впечатлений после похода "Туда-И-Обратно", – А Марьиванна суррровая женщина! Еле ноги унесли.
Уилла переступила босыми ногами на прохладном полу, стянула и закинула на спинку стула куртку, поежилась в маечке с Капитаном Америкой, и забралась на всё тот же облюбованный ею стул. Угнездилась, поджав под себя ноги по-турецки, открывая взору идеальные бедра и розовые пяточки.
Что-то здесь было, что-то произошло за время её – их – не продолжительного отсутствия. Стоило готовиться к худшему.
Испытующим взглядом она окинула обеих девушек, находившихся вместе с ней в комнате, заглянула каждой – прямо в глаза. Без вызова, без угрозы, даже без хитрости. Просто очень внимательно и немного устало. За короткое пребывание в столовой она поняла, что ужасно голодна. И была бы рада сию же минуту, без промедления, запустить зубы в рогалик или ватрушку. Она устала от перелёта, от моря, от непогоды и от чего-то ещё, чему не придумала пока что названия. Устала от холода, в конце концов, только не физического, а метафорического. И была рада, когда удалось, пусть и чуть-чуть, но согреться.
Но все это утомило ее. И взгляд ее немного потускнел, а намек на улыбку растворился в печально опущенных уголках губ.
Едва они успели въехать в эту комнату, расположиться на новом месте и раскидать по углам вещи и свои обоюдные претензии друг к другу, как случилось то, что, пожалуй, было им обеим необходимо. И не только им.
И Уилла не хотела с этим ощущением расставаться. С тем теплом, которое единственное сейчас согревало её. И она была готова признаться, выцыганить у самой себя, что дело может быть не только в Диме. А рогалики – не просто повод.
И что, в конце концов, тепло нужно не только ей одной.
Неизвестно, что подействовало на неё. Может быть, сама по себе она не такая уж дурная эгоистка. А может быть, почуяла эту подспудную гнетущую Тоску, которая подступала со всех сторон. Тоску и страх одиночества.
– Эй, – неуверенно, но звонко отозвалась субмарина и уголки её губ дрогнули в улыбке, – вместе ведь теплее. Правда-правда.

Отредактировано Sealion II (2015-10-09 04:48:18)

Она даже не успела подумать про себя: «Хоть бы она не возникла перед нами прямо сей…», как тут же получила дверью по коленке. В утешение себе стоило заметить, что если бы не распутавшийся шнурок, который она кинулась завязывать, то дверь въехала бы ей по лбу. Ругнуться Нумачи ругнулась, но очень абстрактно, не задев ничьи чувства.
Не судьба.
Ее взгляд ускользнул от чужого пристального и недолго поблуждал в сторонке, пока подозрительность Второй не разразилась вопросом, которого было не избежать.
И чего сразу дезертирство? Привыкла тут разбрасываться всякими такими словечками…
Ничего не ответив, Роука мрачно проследила за передвижениями подлодки, а сама ни на шаг не отходила от заманчиво приоткрытой двери. Так, словно до сих пор искала удобный момент. Но то ли в конец измученная совестью, то ли не заручившаяся поддержкой Код, она не нашла в себе силы отступить, хотя и в отчаянии была готова схватиться за любой подвернувшийся под руку предлог. Полпредлога. Да тут порой никаких объяснений и не требовалось, они никогда не возражали против того, чтобы побыть немножко врозь. Немножко час, немножко неделю, месяц.
Захотела – ушла. И скатертью тебе дорожка.
– Зря разулась, – бесцветно произнесла Первая, почти что заботливо отодвигая ножкой сброшенные Уиллой кроссовки подальше от двери. Дверь, к слову, захлопнула, и отнюдь не с той стороны, поставив крест на своей затее с побегом. Она вздохнула напоследок и подобралась поближе к столу. Ближе, еще ближе… прямо как осторожный любопытствующий зверек. Несколько стыдливо, но ревностно подтащила поближе к себе кружку с вампиром, опасаясь, как бы Уилла не положила на нее глаз. После того, как кружка оказалась вне зоны чужой досягаемости, Роука со спокойной совестью проследовала к тумбе с чайником, как бы проверяя, заварился ли, но на самом деле ища даже в таком тесном и крохотном пространстве комнаты хоть какого-нибудь уединения, уголок, в котором она могла бы набраться смелости для заявления, которое озвучивать только ей. Не бедняге Код, та не обязана была вовсе.
Моя Уилла – моя проблема, так решила Нумачи Роука.
Имитируя бурную исследовательскую деятельность, она разглядывала старенький чайник, грела рядом с ним руки и один раз даже, задумавшись, неловко прикоснулась к его обжигающим бокам. И даже тогда не обронила ни звука, ни вздоха, только распахнула ладони навстречу безжизненно белому свету, льющемуся с улицы в окно. Она осмелилась поинтересоваться одним моментом, тревожащим ее уже относительно давно:
– Димку, видать, спасти не удалось?
И гадай тут, от чего: от праведного гнева Марьиванны, скользкого льда или русских морозов. Зима не щадит никого. 
Да вон же он, трудится в поте лица. Нумачи помахала ему раскрасневшейся ладонью, не уверенная в том, что Димка заметил ее, маячащую в мутном окне. А потом метель, поднявшая сноп снежинок, скрыла его исчезновение с крыльца от посторонних глаз.
Ну вот, если еще парниша сюда подвалит, ей придется объясняться еще и при нем. Почувствовав самый настоящий пинок судьбы, Нумачи только собралась с духом, как за нее пустилась в объяснения Код. Лева не посмела вмешаться, боясь что-то испортить, и только вымученно улыбнулась на ее предложение.
Нет, оно было потрясным, честно.
– И все части Пилы? – поинтересовалась она с надеждой.
– Эй, – Первая едва заметно вздрогнула, не сразу распознав добрые уютные нотки в чужом голосе. Все обошлось, – Вместе ведь теплее. Правда-правда.

Ее никто об этом не просил, но она приволокла к столу чайник и наполнила все кружки до краев крутым кипятком.
– Кто не любит горячий чай, извиняйте. Разбавлять снегом не советую, – ровно произнесла она. Со своим взглядом в пол и иссякшей задоринкой вкупе со словарным запасом, она походила на робкую служанку. Только бы прикид подходящий, канонический, и хоть на обложку журнала. Сами решайте, какого, размах велик: от «Вестника домохозяек» до «Плейбоя».
Чайник с оставшейся в нем парой капель, плескавшехся на дне с накипью, глухо ударился о стол. Нумачи умудрилась неловко выпустить его из рук, когда заметила деталь, которой очень недоставало их импровизированному застолью.
– А где же сам чай, братцы?
Собственно, во многом и эта рассеянная фраза, брошенная в пустоту, и сам этот факт насмешливо подчеркивали отсутствие и в их компании чего-то Важного. Какого-то, что ли, секретного ингредиента.