Не зря его дурные предчувствия мучили, ох не зря. Старик недовольно взял стакан этого, как его, бурбона и сделал небольшой глоток. Не в его правилах было надираться на работе, давно дал себе зарок следить за уровнем алкоголя в крови, когда носит форму, но сегодня день был на редкость паршивым. С чего начать? Да с того, что он, старый морской волк, вынужден был лететь на самолете как поганая сорока, изредка кидая взгляды на бурлящую внизу гладь воды. Самолет, несомненно, был высококлассным и комфортабельным, но для Михаила эта вся навороченная машина для полетов ничем не отличалась от старого-доброго кукурузника, стоявшего в гараже у дядьки Сергея. Неприятные воспоминания о попытках «одолжить» кукурузник и ужасные последствия, включающие в себя стояние в углу на горохе и жутко болящую задницу, напрочь отбили любовь к полетам в поднебесье. И теперь вот он шустренько «метнулся» в Сан-Диего чтобы забрать очередную девочку в угоду безбожной машины войны. Все на этой базе было не так – начиная от климата, ворчливый старик нашел воздух крайне сухим, о чем не поленился сообщить сопровождению в наиболее красочной манере. Затем, вид базы навевал предельную скуку и вызывал истинное разочарование в капиталистической империи под названием США. И, наконец, что самое печальное, адмирал Макаренко не сумел завершить свое задание в те сроки в которые планировал по целой куче причин связанных с бумагомаранием. Старик подозревал что тут не обошлось без Франциска – в контрах они были с этим высокопоставленным охламоном. По крайней мере ближайшие дни.
Так что возвращение домой ему не светило – Макаренко Михаил Игнатьевич, адмирал ОВМС, застрял на этой богом забытой американской базе в этом богом забытом баре, где единственным, что скрашивало дурное настроение было наличие бармена-иммигранта и постоянно пополняющегося стакана с бурбоном.
- И вот знаешь что? – Михаил разошелся и начал рассказывать очередную историю о своем прошлом. Наверное, сказывался возраст – тот самый возраст, когда хочется с кем-нибудь поговорить, скрасить свое одиночество и продемонстрировать насколько хорошо было раньше. – Эти дурынды прыгнули в бассейн до того, как пустили воду. Иногда мне кажется, что я просто не поспеваю за нынешней молодежью. – Недовольно отозвался он и затянулся папиросой. Неприятно-горький запах сушеной махорки тут же заполнил практически стерильное помещение прифлотского бара.
- Ну, чего молчишь, Ильюша? – Обратился старик к бармену, но тот лишь кинул взгляд ему за спину, что заставило седовласого мужчину обернуться, смерив взглядом вошедшую пару. «Привет, я почтальон Печкин, у меня посылка для вашего мальчика.» - промелькнуло в голове адмирала и он аккуратно отставил недопитый стакан. И продолжил свою мысль уже вслух. - Киль мне в фарватер.
Несколько дней в попытках добиться толкового ответа о том, почему ему отказали, даже после изучения всех нужных бумаг и вот оно – пришли. Судя по всему, это та самая девочка, которую ему хотели передать, но почему вот так, тайком? Затушив недокуренную папиросу, Михаил встал со стула, оправился и протянул тому руку для рукопожатия.
- Время немного странные, - Пробормотал он, - Раз нужно приходить вот так, тайком. Макаренко Михаил Игнатьевич. – Четко выговорил он, глядя в глаза новоприбывшему.

Что нужно делать, если тебя похищают с военной базы?

Подводная лодка Соединенных Штатов Флэшер, даже находясь, собственно, в эпицентре похищения, до сих пор не знала ответа на этот вопрос. Линн Уотсон не знала политических перипетий, связывающих ОВМС и ВМФ США, и затруднилась бы с ответом, кому сама лояльна. Ей было неведомо, что мистеру Картеру, который весьма напоминал ей собственные фантазии на тему "А каким бы был мой папа?", дело может грозить трибуналом, и чем чревата такая авантюра в принципе. Паразит, по большей мере, поддерживал Штаты, во славу которых и отправил на дно двадцать одно японское судно, но, в то же время, тяготился простаиванием на берегу. После отправления в Сан Диего после Балтики девочку держали на базе совершенно безвылазно, и она коротала время, сутками играя в Sims 8 и смотря документальные фильмы о ВМФ США во Вторую Мировую попеременно с диснеевской классикой. И даже если Линн было тоскливо от такого времяпрепровождения, то что же говорить о паразите, за время своей службы практически не простаивавшем без дела?

Было что-то волнующее и, одновременно, неправильное в происходящем. Волнующее - от того, что, возможно, ее наконец-то снимут с "сухого дока", и она больше не будет навещать пылящийся без дела гидрокостюм, с тоской думая о том как там, в море. Неправильное - оттого что ее передают вот так, скрытно. К тому же девочку немного напугал суровый старик-Адмирал, как и перспектива снова менять обстановку, и обживаться в новом коллективе канмусу.
Фуражка сразу сползла на нос, девочка приподняла ее обеими руками над глазами и застенчиво улыбнулась, выглядывая из-под края. А затем выпрямилась, свела пятки вместе, и, по своему обыкновению, отдала честь.
- SS-два-четыре-девять "Флэшер" поступает под командование адмирала Макаренко, - отчеканила девочка, и, посчитав долг выполненым, с помощью мистера Картера, вскарабкалась на высокий барный стул, принявшись ожидать "что-нибудь безалкогольное", и не забыв развесить уши. Говорят-то о ней!

Вот только направление беседы подлодке сразу не понравилось.
Не считаем? Как это, уже не ценная?
В голове девочки началась хаотичная пляска из выводов. Что если в Гданьске ее проверяли на пригодность, и забраковали? Теперь ее не считают ценной боевой единицей, как раньше, и отправят назад к маме? Вот почему она теперь сидит на берегу все время, когда уже, вроде бы, должна быть пригодна для участия в войне против Глубинных?
- То есть, я уже не буду выходить в море? - тихонько спросила девочка, переводя полный паники взгляд с солдата на адмирала. Перепуганным и неверящим тоном, словно ребенок, которому только что сказали, что его выгоняют из дому свои же родители, - Я сделала что-то неправильно?

- Вот с… - Он покосился на Флэшер и качнул седой головой, слегка недовольно. – Солдатня неразумная. Не в обиду будет сказано, Боб, но не понимаю я вашего правительства. И какой именно петух клюнул их в з… Темечко. – Прокашлявшись, старик чуть улыбнулся, глядя на обеспокоенную и казавшуюся слишком уж чуждой этой атмосфере, девочку. Она могла этого не знать, но её совершенную политическую не подкованность также разделял и Макаренко, предпочитавший существенно дистанцировать себя от всех этих политических игрищ. Все эти махинации напоминали ему прыжки макак по горящим углям – столько же энергии и настолько же эффективно, от чего становилось почему-то ужасно смешно, обидно и пусто на душе. Предела человеческой глупости и наивности просто нет. Крепкой мозолистой ладонью он разгладил карманы и, словно вспомнив о чем-то, достал из одного странного вида конфету. Это был коричневатого цвета петушок, нанизанный на немного грубо обработанную палочку. Форма была не ахти какая, но запаковано было аккуратно и как следует. – Ох, совсем забыл. Не знаю, думаю всем детям нравятся сладости, так что возьми, малышка, - Чуть наклонившись, с улыбкой он вручает ей конфету и с некоторой гордостью признается, - Сам делал. А что по поводу мобилизации… Ох, США ведь надо присматривать свои тылы. Не знаю что там случилось, - говорит он глядя на Картера, - Нашли вы Принцессу, угрожающую вашим границам или просто решили что-то свое… Плохо это дело. Я старый, коммондор, старый и действительно не одобряю такой войны. Она – не удел молодых, и она не должна быть настолько личной, чуждой обычным людям.
Вздохнув, и вновь покачав головой, старик недовольно проворчал, скорее себе под нос, чем лично Картеру или, уж тем более, Флэшер.
- Ни один ребенок не должен быть там, в одиночестве,  рыдать от ужаса и непонимания. – Чуть повысив голос, он добавил. – Даже, если они такие особенные.

Все-таки это не слишком нравилось Флэшер-подлодке. Достаточно явно, чтобы Флэшер-девочка смогла проанализировать засевшее на краю сознания смутное внутреннее беспокойство.
- Но ведь нас вызовут, если что-то случится? Что-то очень серьезное? - спросила она тихонько, стараясь как-то сгладить чувство, будто оставляет родные берега в опасности и уходит сражаться с чем-то, что им не угрожает напрямую. Охоты под конец Второй Мировой в памяти подлодки - совсем другие воспоминания, холодные, эмоционально практически неокрашенные. Она делала то, зачем и была создана, тем, по чьему распроряжению была создана.
А сейчас?

Появившаяся в поле зрения конфета пусть и отвлекла, но не вызвала у девочки восторга совершенно. И даже не потому, что мама строго-настрого запрещала брать сладости у малознакомых мужчин по принципу stranger danger. И не потому, что относиться к ней настолько открыто как к совсем маленькой казалось неправильным и даже обидным. Как типично американский ребенок из семьи с достатком выше среднего, она привыкла к красивым, ярким сладостям в красочных обертках, с аппетитными запахами, под завязку наполненным красителями и ароматизаторами, так что конфета напомнила ей скорее просрок, в лучшем случае десятилетней давности, которым на Хеллоуин ее угощала глуховатая престарелая соседка лет под восемьдесят. Такие конфеты были уже давным-давно несъедобны, и брать их приходилось из вежливости, просто чтобы донести до ближайшей мусорки.

- Ум... Спасибо? - взяла и сейчас, моргнув с легким недоумением. Чуть подержала в руке, положила на барную стойку рядом с уже полупустым стаканом, и снова присосалась к соломинке, молясь про себя каким-то высшим силам, чтобы ее не призвали сейчас же попробовать, и что можно будет где-нибудь антикварную конфету незаметно забыть или выбросить. То, что это вообще можно есть - очень сомнительно, но обижать никого не хотелось.