Тяжелые мысли не покидали голову адмирала с тех самых пор, как закончилась его встреча с американским хорошем парнем Бобом. Слишком уж неприятные известия он, по секрету, вывалил на голову старика и Макаренко всю дорогу пытался придумать какой рапорт подать вышестоящему начальству. Точнее, какие слова в принципе стоит применять и чем объяснять эту непростительную задержку. Остальная часть его «флота» уже расположилась в своих апартаментах и занималась личными делами, наверное негодуя что они с «Флешер» умудрились так безбожно опоздать. Когда малышка заснула в самолете, старик получил несколько мгновений для того, чтобы освежить в памяти тех ребят, которые будут у него служить. «Тирпиц», «Эйлат», «Юбари», а теперь ещё и «Флэшер» - странно знакомые, но в то же время пугающе чуждые «имена» от которых становится просто не по себе. Особенно иронично, наверное, было бы если бы под его командование поставили «Минск». Пожалуй, даже неловко, чего уж там. Макаренко слишком устал от безделья и потому полет прошел, в целом, достаточно спокойно – он даже не жаловался никому на те неудобства через которые пришлось пройти в кабине реактивного авиалайнера. Лишь пил крепкий, почти сводивший зубы, чай который он заваривал самостоятельно, никого не подпуская к чайнику. Пришлось, правда, взять и наполнить термос.
Мягко взяв за руку, прилетевшую с ним девчушку, старик направился в кабинет и уже оттуда отдал запрос на экстренную встречу с его составом – нужно было растормошить это сонное царство, раззнакомить между собой малышню и просто лично увидеть их, понять, что от них ожидать и как их воспринимать. Им ещё работать друг с другом, так что лучше не оттягивать знакомство до бесконечности.
И ожидание затягивалось. Они с Линн практически не разговаривали – то неловкое ощущение когда беседа не налаживается просто потому, что ты вот-вот ждешь её окончания, к тому же старик вежливо дал ребенку порисовать, даже предоставил все необходимые инструменты. Подавляя  озорное желание типичного взрослого подсмотреть что же именно рисует ожидающая остальных девчушка, старик встал с кресла и прошелся по комнате, неприятно раздраженный погодой, которая встретила их по прилету. Никакого удовольствия, никакой радости – такую морось он привык видеть в Северо-Курильске, в две тысячи втором. Ливень тогда лупил почти каждый день, только изредка давая передышку и задорно морося по мостовым. Чуть поежившись, старик сделал в комнате ещё немного теплее.
- Тебе не жарко? – Обратился он к сидящему рядом ребенку.

Весь год, проведенный на Главной Базе, Эйлат учился. Учился не только ремеслу эсминца-канмусу – в свободное от этого и от выполнения иудейских заповедей время, он много читал, учился играть на клавишных – в последние несколько месяцев прогресс в этом занятии стал особенно заметен. Еще он играл в футбол с другими канмусу – неплохая скорость и малый рост, а также отличная техника и виденье поля сразу же позволили ему стать одним из лучших вингеров на Базе. Возможно, если бы он не попал в ОВМС, он мог бы стать неплохим футболистом, играл бы в сборной Израиля и в одной из европейских команд, может даже в одном из топ-клубов.

Эйлат, однако, об упущенных возможностях не жалел: то, что он попал в ОВМС наоборот, сыграло ему на руку. Он, во-первых, смог оплачивать лечение и поддержание жизни своей матери, во-вторых попал в военную структуру, о чем, в общем-то, всегда мечтал (после завершения службы Эйлат собирался податься в ЦАХАЛ, защищать Эрец Исраэль).

Столкнулся однако эсминец с некоторыми затруднениями. Прежде всего, на территории главной базы не было ни синагоги, ни раввина, что несказанно опечалило молодого, но уже взрослого еврея. Пришлось выкручиваться: фактически, он, огородив небольшой уголок в своей комнате занавесками, соорудил там маленькую синагогу. Отец даже прислал ему небольшой свиток торы, сделанный общиной по просьбе мальчика, по всем религиозным канонам. Каждое утро и каждый вечер он проводил в этом уголке в молитвах. Молился о здоровье отца и матери, о своих немногочисленных приятелях-канмусу, которых уже не было на Главной Базе, и о общем земном благополучии. И о том, чтобы поскорее выйти в море.

Не то что бы Эйлату не доводилось ходить по морю, но ничего серьезнее патрулирования на его долю пока не пришлось. И это несколько выводило его из себя. Цви даже не знал, выводило ли это его, или все-таки Эйлат. Цви не любил сидеть на месте, и именно потому всячески стремился занять себя хоть чем-нибудь.

Когда, наконец, пришел приказ о распределении Эйлата в новоформирующуюся флотилию, он был несказанно рад, а уровень его энтузиазма зашкалил за отметку в сто из ста. Список его, однако, слегка напряг. В одной строчке. «Тирпиц. Тирпиц. Тирпиц», - гулким эхом отдавалось в голове у эсминца. «Огромный. Нацистский. Линкор», - Эйлат несколько удрученно перечитал приказ. Все остальные как-то прошли мимо… А огромный нацистский линкор никак не выходил из головы. «Ладно. Может быть, все не так плохо, как я себе представляю», - Цви упал на кровать, еще не понимая, что реальность превзойдет все его ожидания.

А еще Эйлат знал, к какому адмиралу их послали. Одним из жизненных кредо его являлось представление о том, что информация – это то, что может спасти тебе жизнь или дать тебе колоссальное преимущество. Поэтому он изучал в том числе и то, что было в общем доступе, касательно личного состава ОВМС. И он определенно мог сказать, что ему повезло. Среди всех адмиралов Михаил Игнатьевич Макаренко отличался большим опытом, не самым плохим нравом (эту часть Эйлат надумал себе из того небольшого материала, что сумел выудить) и, главное, хорошим умением преподавать. Первое в совокупности с третьим делало Михаила Игнатьевича для Эйлата, которому, как и всякому хорошему еврею, хотелось постигать новое и переосмысливать уже пройденное, лучшей кандидатурой, к которой можно попасть. Что же до Тирпица… Все что не делается – все к лучшему.

И вот тот самый день: первое марта. Сегодня Эйлат наконец-то доложится адмиралу и попадет под его крыло. А также познакомится с остальными. И наконец воочию увидит Тирпиц. Всю ночь Эйлат спал неспокойно, ворочаясь, то и дело открывая глаза – настолько он был возбужден предстоящей встречей. А может быть не столько встречей, сколько ожиданием скорого выхода в море – на первое настоящее боевое задание.

Его ничуть не смутила пасмурная погода – он даже не обратил своего внимания на то, что все небо затянуто тучами, а с неба покрапывает дождик. Это все неважно. Пустое. Выскочив пулей из корпуса, в котором располагалось мужское общежитие, Эйлат чуть ли не бегом кинулся к месту встречи. В административный корпус, где располагались адмиральские кабинеты. Войдя в величественное (может не в архитектурном плане, но по духу точно) здание, Эйлат перешел с полубега на шаг. Размеренный шаг, который с каждой секундой становился все медленнее и медленнее, потому что волнение охватывало юношу все больше и больше. А вдруг я сделаю что-то не то? Вдруг облажаюсь сразу? А вдруг…
…К черту все! Никаких вдруг! Возьми себя уже в руки, наконец! Еврей ты, или кто? Мы Иерихон одними трубами взяли, и с этим как-нибудь справимся!

И то правда. Остановившись и совершив эталонный армейский поворот на 90 градусов, Эйлат три раза стукнул по двери, а затем, не дождавшись разрешения, вошел в кабинет.
- Адмирал Макаренко, разрешите доложить? – Выполнив воинское приветствие чуть дрожащим от волнения голосом произнес Цви.

Юбари была оторвана от ее любимых железочек. И одна эта строчка уже характеризировала, в каком неописуемом расстройстве она находилась. Организация флотилии под главенством нового адмирала? Да неужели вся эта карнавальная шушера важнее чем модификация систем наведения 14-ти миллиметровых пушек, составлявших главный калибр легких крейсеров ее типа? Юбари уже почти смогла добиться рекордной прибавки точности в четверть десятой части процента, как ее буквально за уши выдернули из доков и заставили тащиться в кабинет нового адмирала, попутно сообщив куда вообще идти. Конечно, Юбари отказалась. Но бесчувственные людишки пообещали, что ослушайся она - в доки больше не пустят.
Так что надувшись, Юбари топала по широкому коридору, не подумав даже сменить комбинезон, завязанный за рукава на поясе и белый (уже давно не белый от грязи) топ на что-то более-менее приличное. И вот, размахивая с каждым шагом коробкой с инструментами в одной руке, и потрясая гаечным ключом в другой руке, Юбари топала по полу, оставляя после себя сажу и запах машинной смазки, не так давно заляпавшей ей лицо и руки.
Обидевшаяся на весь мир, она не просто протолкнулась через пробку на входе в кабинет, а как бы ненарочно толкнула мальчика-канмусу в сторону, и заехала какой-то вычурной блондинке гаечным ключом чуть пониже поясницы. Не обращая ни малейшего внимания на оставшихся за спиной и несправедливо обиженных товарищей, Юбари суровым взглядом из-под покрытых сажей бровей пробуравила адмирала.
-Экспериментальный легкий крейсер Юбари - тут, - буркнула она недовольно, -Все, я отметилась, выпишите мне какую-нибудь бумажку что я тут была и я пошла!
Практически приказав адмиралу, она устало зевнула, поворачивая голову в сторону. Ей уже было глубоко все равно до самого адмирала, а про ушибленных на входе она и вообще забыла. В голове забрезжили проблески гениальной идеи, как бы увеличить маневренность эсминцев, надо всего лишь вырезать из боезапаса одну торпеду...

События развивались... стремительно. Поначалу девочка вполне комфортно чувствовала себя в роли как будто бы и незаметного наблюдателя - для подлодки это самая естественная вещь на свете. И каждый из вошедших оставил свой, уникальный оттенок эмоций. Рыжеволосый мальчонка не намного старше ее - любопытство. Высоченная, гордо несущая чуднОго вида форму и шрамы девушка - благоговейный страх. Девочка в комбинезоне - уже знакомую злобную гордость. Юбари. Японское судно в списке затопленных еще одной Гато, Блюгилл.

А затем все перевернулось с ног на голову.
От чужой руки Флэшер, к стыду своему, резко отшатнулась, посыпав со стола мелки пастели. Паразит, маячивший где-то на периферии сознания, и беспокойный из-за долгого просиживания вне воды, нервничал, вторя самой Линн, и взлетевшее до небес стеснение принял как слепящий сигнал тревоги. Момент как будто выпал из восприятия: вот она сидит себе за столом, и вот она уже чувствует, как стул наталкивается на что-то боком, и видит приблизившегося было адмирала уже в метре от себя. В ту долю секунды стул с зубодробительным скрипом проехал тот метр, что отделял девочку от окна, врезался краем спинки в подоконник и остановился, предъявив под очи присутствующих Линн, с совершенно ошалелым видом вцепившуюся обеими руками в сидение.

Как это произошло?...

Канмусу постарше говорили об этом. Предупреждали и давали советы. Та самая напоминающая вечно голодную и не способную насытиться акулу штука, которая сидит внутри, и которая захватит ее, если не научиться контролю. Будет управлять ей не только в море, но и на земле.
Да только как разобраться, где Линн, а где Флэшер? Какие эмоции кому принадлежат?
Девочка вскочила на ноги, чтобы хоть как-то оправдать свой отход к окну. Залилась краской, осматривая собравшихся, и испуганный вид сменился попросту обескураженным. Как же неловко это все наверное выглядит со стороны.
- П-простите, - выдавила Флэшер безмерно смущенно.

Он не чужой. Не чужой и не враг. Никто тут не чужой.

- Подводный крейсер Соединенных Штатов класса "Гато", эс-эс-два-четыре-девять Флэшер, - тихонько, и совершенно автоматически представилась девочка и... несмотря на усилия воли, не смогла заставить себя вернуться на место, так и оставшись стоять как вкопанная, чувствуя спиной подоконник. Бьющие в окно мелкие капли воды почему-то казались более реальными, чем вся эта комната.

Больше машинально Тирпиц буквально на миллиметр отстранилась, чтобы механик-Юбари не зацепила и не испачкала её идеально выверенную форму, для такой расовой немки как она это было бы просто смерти подобно, и мелкая могла бы попросту вылететь в окно, благо силушка ландскнехтская, и дурь линкорская позволяли. Чисто на автомате Тир щёлкнула каблуками на команду Стоять от адмирала, хоть и понимала, что адресовано не ей. Когда поступила команда располагаться, и Эйлат наконец перестал маячить в проходе, Тирпиц отчеканила шаги до ближайшего места, и в излишне уставном порядке заняла его, выверяя каждое движение, со стороны казалось, что идёт робот, звенящий иконостасом медалей. Габи тем временем выжидала момента вылезти наружу, но Тирпиц держала её жёстко до тех пор, пока не пришло время представиться.
- Второй линкор класса Бисмарк, Тирпиц. Кригсмарине. - отчеканила Тирпиц, приложив кулак к груди, и рука явно порывалась закончить "от сердца к солнцу", но сдержавшись, она завела руки за спину, щёлкнув набойками на пятках, и склонив голову. Потом начались чудеса, напряжённое и, казалось, каменное тело Тирпиц слегка обмякло. Глаза закрылись, выдох, и резкий вдох, проморгаться. Казалось, перед людьми стоит уже другой человек, и, фактически, так и было. Габи перехватила тело. Руки стремительно встали по швам, а правая рука дёрнулась к виску. В досье упоминалось, вскользь, что Габи из тех, кто поставил себя в равные условия с паразитом и разграничил личности человека и корабля.
- Габриэль Тотенсееле, дойче марине - сказала, и снова руки по швам. В этот раз взгляд уже был действительно человеческий, да и жесты не напоминали робота, и больше подходили слегка напуганной девушке, ибо она почти сразу же обхватила левую руку правой на уровне локтя. Для знающих людей это многое могло сказать, ибо фамилия переводилась как мёртвая душа, а адмирал Драйк Тотенсееле был известен как тот, кто выжил в битве с глубинными, потопив чуть ли не принцессу, хоть и потерял свой корабль и все остальные во флотилии. В прочем, его заслуга в той битве была невелика, хоть и раздута пропагандой, он командовал эсминцем, и просто скомандовал выпустить весь боекомплект в противника, так что в тогдашний, глубинный Тирпиц прилетели множество ПКР и суперкавитационных торпед, не считая снарядов. Им повезло, в отличии от многих и многих других.
- Эм... И прошу прощения за Тир, она слегка... не сдержана - добавила Габи. Её английски был мягко говоря не очень, и акцент звенел во все поля, правда акцент слегка нетипичный, отдававший чем-то чуждым немцам говором.

- Не волнуйся, - с улыбкой произнес он отпрянувшей от его руки девочке и кивнул в сторону рассевшихся ребят. – Все в порядке.
Господи Боже, прости дурака, что почти не крестился. Вот ведь «удружили». Адмирал покачал головой и, сложив руки за спину, вернулся на свое место, играя роль старого преподавателя, стоящего перед кучкой непослушных ученичков. Вот же жизнь как повернулась и что ему с ними делать? Некоторых, он бросил недовольный взгляд на Юбари, пожалуй, стоило обучить манерам старым дедовским способом: перекинуть через колено и выпороть ремнем, да покрепче, чтобы прочувствовала. Им не хватало воспитания, да так катастрофически не хватало, что старик не удержался и нахмурившись, бросил Юбари, прибавив недовольства в голосе. – Не юродствуй… - Пришлось повторить фразу уже на более понятном им языке, переключившись с русского. – Не будь клоуном.
Он ожидал, что она будет проблемным ребенком, но не настолько же? Как ему теперь разбираться с её непочтительным поведением, которое полностью исключало какие-либо признаки уважения? Без уважения – не будет взаимодействия, люди не «преображаются» так просто, а без взаимодействия и взаимопонимания не будет должной эффективности. Макаренко не хотел, чтобы кому-то из сидящих в этой комнате детей навредили из-за глупостей, что себе в голову втемяшила этот зеленовласый техноманьяк. Постучав по столу костяшками пальцев, привлекая к себе внимание, он покачал головой и заговорил, глядя на Юбари.
- Без сомнения, вы все – чрезвычайно уникальны и необычны. – Михаил Игнатьевич с улыбкой обвел их взглядом, чуть кивая. – Кто-то уже показал себя в бою, кого-то ждут свершения. – Он мягко улыбнулся девочке с душой подлодки. – Но мы почти не знаем друг друга, равно как и вы почти не знаете друг о друге ничего. – Он чуть покачал головой, демонстрируя свое неодобрение. – Я хочу, чтобы вы отнеслись к своим товарищам с уважением. – Он вновь вернул взгляд на девочку-механика. – Потому что настоящей эффективности можно достичь, только доверяя и уважая себя и тех, с кем ты связан.
Сложив руки за спиной, он отошел к окну, любуясь каплями дождя, вяло бьющими по стеклу снаружи и вздохнул.
- Возможно, вы сочтете что слушать такого старика как я – глупо. Или я говорю очевидные вещи, но за всю свою жизнь я не раз сталкивался с пониманием простой истины: никто не осознает до конца насколько важно доверие, взаимопонимание и взаимоуважение. И не ценит. Уважайте и поддерживайте других, и другие будут поддерживать вас, а не, - он вновь вернул взгляд к строптивой и явно недовольной своим присутствием тут девушке, - выдумывать глупые прозвища.
Вернувшись к столу и взяв с него папку с бумагами, он постучал ими по столу.
- Я хочу, чтобы вы сработались вместе, а, для начала – познакомились. – Тепло улыбаясь своей ещё не до конца полной флотилии, он продолжил. – Если ничего не изменится, у вас скоро будет ещё один товарищ, Ю-эс-эс Лексингтон. Тогда вы сможете провести учения и я посмотрю, как вы будете взаимодействовать друг с другом на воде.
Он тяжело сел на кресло.
- Знаю, вам возможно будет неловко со мною как-то говорить, но я, да и вы тоже, наверное, хотел бы знать, что вы за люди. Без бумажек, просто поговорить о увлечениях и о том, что вы любите или нет. Возможно, у вас будут ко мне вопросы. Или у других к вам.
Откинувшись на спинку стула и давая натруженной спине немного отдохнуть, Макаренко продолжил.
- Например, начну с себя. Представиться – я уже представился, так что повторяться не буду. Я потомственный военный, служу во флоте с восемнадцати лет и в две тысячи пятом году ушел на пенсию, оставив пост капитана пятнадцатого эскадренного миноносца «Беспокойный». С семнадцатого года служил адмиралом-инструктором ОВМС.
Чуть прокашлявшись, старик продолжил, хотя говорил недолго.
- Увлекаюсь… У меня есть свой небольшой огород. – Он как-то странно улыбнулся своим мыслям. – Где я провожу свободное время выращивая всякие мелочи. Ваша очередь.

Отредактировано Mihail Ignatyevich (2015-08-19 12:32:31)

Поймав призывно-умоляющий взгляд Флешера, а затем еще раз оценив обстановку и поняв, что старшие предпочтут подождать, Эйлат тяжело вздохнул. Вообще говоря, дамам принято уступать, но раз никто из них не заговорил – хотя Юбари, похоже, очень хотелось съязвить – то говорить будет он.

- Ну, - неловко начал Эйлат, - меня зовут Цви, - плевать, что говорят, что это плохо, произносить свое имя – не верил в это иудей. Иудей, естественно, придерживался совершенно других догматов, - Мне четырнадцать. Я родился и прожил почти всю свою жизнь в Иерусалиме, - а затем вдруг резко сменив свой не очень уверенный тон на куда более серьезный и даже несколько горделивый, - И я – еврей. Мои увлечения? Люблю музыку, играю в футбол – вроде бы даже неплохо – учусь играть на фортепьяно, пою тоже вроде неплохо, - Эйлат уперся взглядом в растопыренную ладонь, на которой постепенно загибал по пальцу после каждого перечисленного пункта, - Что я не люблю? Хм… ну, оскорбительные шутки на расовые темы, наверно, и тому подобные вещи. А еще не люблю, когда моих друзей обижают. Вот, как то так, - закончил свое повествование юноша.

В общем-то, больше Эйлат рассказывать не собирался. Во-первых, они все еще только-только знакомятся, и нужно что-то оставить на последующие беседы. Ну и во-вторых, они попросту еще слишком плохо друг друга знают, чтобы делиться чем-то личным. Рассказывать о своей семье, своем прошлом – о нет. У них еще будет время поговорить об этом. И если найдется желание – все обязательно все друг о друге узнают. А если нет? На нет и суда нет.

Эйлат еще раз ободряюще улыбнулся девочке, будто сообщая: «Видишь – в этом нет ничего сложного, просто немного расслабься».

Отредактировано Eilat (2015-08-19 17:34:14)

"Доверие, взаимопонимание и уважение" - уже на этих словах у Юбари не было сомнений, что адмирал впал в старческий маразм и начнет сейчас приводить примеры полезности вышеуказанных характеристик, сдабривая их чуть-чуть приукрашенными фактами. Но когда Макаренко глянул на нее и добавил, что придумывать прозвища не стоит, девочка-механик чуть не проглотила припасенный за щекой на всякий случай болтик. Вот чего-чего, а чтения мыслей от этого старика она не ожидала.
Впрочем, задумываться об этом ей совершенно не хотелось, и она уж было вернулась к придумыванию прозвищ, мельком расслышав как адмирал рассказывает о себе, как то же самое поддержали остальные "товарищи". Начал первым мальчишка эсминец, эстафету подхватила немецкая линкорша. И если автобиография эсминца была для Юбари пустым звуком, то рассказ Тирпиц ее очень даже заинтересовал...
Но по большей части возмутил.
-Если я правильно помню, Тирпиц был линкором типа "Бисмарк", соответственно обладал собственной авиационной поддержкой. Не ошибусь если скажу что Тирпиц комплектовался четырьмя гидросамолетами-разведчиками. Хочешь сказать что проигнорируешь часть своей комплектации из-за "страхов"? - Юбари не то чтобы наезжала на Тирпиц, скорее не могла понять как можно отказываться от части собственных возможностей, когда в бою каждая мелочь важна.
-Хорошо, а если бы у тебя были мины, ты бы и от них отказалась из-за повреждений 43-го года от британских подлодок? А, стоп, может ты теперь и подлодок бояться будешь, ее например? - Юбари указала на Флешер, но прекращать монолог не собиралась, -Нет, давай разберем другой пример. Взять хотя бы оригинальную "Юбари". В отличии от мощного и верно построенного в своей комплектации Тирпица, Юбари построили с перегрузкой в 14% и с кучей недоработок в плане балансировки веса. И Юбари потопили одной торпедой. Одна торпеда и 20 минут заполнения водой всех отсеков. Может мне воды теперь бояться? Или открепить торпедные аппараты? В бою важны все преимущества которые можно использовать! Железо - это наши тело и душа!
Юбари вскочила на ноги, опрокидывая короб с инструментами, и если в другой ситуации она бы бросилась складывать свои драгоценности обратно, сейчас она слишком сосредоточилась на своей пламенной речи:
-Да, мне может быть всего семнадцать, и от родного "Юбари" я переняла больше недочетов чем плюсов, но я чистокровный японский механик, и хоть ты двести раз страшись авиации, я поставлю на тебя такое ПВО, что ты будешь сбивать любые самолеты до того как увидишь их! И это касается всех! - Юбари обвела присутствующих, за исключением адмирала, пальцем, -Зацепили в бою? Говорите мне. Нужна аммуниция? Говорите мне! Не хватает боевой мощи! Да уже понятно что делать!
Внезапно замолчав, Юбари села на пол, принявшись складывать инструменты в их родной короб, как будто направленные взгляды ее не волновали.
-Не знаю про ваше "доверие, взаимопонимание и уважение", но в ремонте или апргейде я никому не откажу. Вот.
Собрав все инструменты, Юбари повернулась спиной к комнате, уперлась лицом в коленки и обхватила руками голову, бешено стыдясь почти каждого сказанного за все нахождения в кабинете слова. Ну, как говорится лучше поздно чем никогда, правда внезапная стыдливость Юбари явно выглядела нелепо...

Стоило в зале повиснуть секунде тишины, как Флэшер, наконец, подала голос - в ней раздулось, как наполненный гелием шарик, то самое злобное, горделивое чувство, не принадлежащее Линн Уотсон, а от того намного более четкое, ясное и смелое, чем любая испытываемая самой девочкой эмоция. Раздулось так сильно, что, казалось, вот-вот лопнут ребра, если она не скажет копящиеся внутри ядовитые слова. Девочка громко фыркнула, постаравшись сделать это так громко и презрительно, чтобы услышали все. Если уж эта "Юбари" ее совершенно не боится, почему не напомнить ей, за что им всем нужно бояться американских субмарин.

- Кто будет идти за починкой или улучшениями к японскому кораблю? - громко спросила она со странным металлическим смешком, - Палочки и бумажки все знают где найти, и кораблей из них теперь не строят. Вам ведь всем хватало только одной торпеды.
На мгновение в серых глазах мелькнул испуг, но Флэшер снова сдавила хватку и не собиралась так просто отпускать девочку. Отвернувшись от Юбари, она зафиксировала холодный взгляд на адмирале и подняла руку, обозначая желание задавать вопросы.

- Зачем это все? - выпалила субмарина все с тем же металлом в голосе, - "Взаимопонимание и доверие", то есть. Все эти "давайте дружить", поглаживания по головам, как будто мы тут на горшках сидим, - Флэшер недовольно поморщилась. Сейчас она сама затруднилась бы сказать, кто говорил - Линн или паразит, настолько они обе сошлись во мнениях - и поэтому Линн не особенно сопротивлялась. Адмирал считает ее маленькой, просто маленькой - без оглядки на громкое имя подлодки, спущенной на воду еще задолго до его рождения, и, кажется, до степени, в которой это становится оскорбительным. Потому что она - дитя моря, невидимая и неуловимая убийца. Столкнувшаяся с Принцессой на Балтике, и с этим надо считаться, - Мы идем воевать, а не дружить и есть конфетки, и мы не моряки-подводники, которым нужно проводить наедине и в тесноте все время. Нам достаточно просто сработаться на воде, а кто что делает на берегу - какая разница? И даже в море, "боевые товарищи"... Может, только остальные, но подлодка должна работать одна, если не с кем составить вульфпак, а тут больше нет других подлодок. Флэшер за шесть патрулей только один раз вошла в вульфпак. Она все сделала сама, и сама стала самой лучшей по затопленному водоизмещению американской субмариной. И не надо было никакого взаимопонимания и доверия, и боевых товарищей, чтобы все это сделать.

Выдав эту убийственную тираду, девочка распрямила плечи и высоко подняла голову, с вызовом глядя на старика. Чувство было... нехорошее, злое, будто она загоняет ему нож в спину, но паразит горделиво ликовал, и, что хуже, самой Линн слишком нравилась эта альтернатива пугливой застенчивости, чтобы так просто отпустить это чувство.

- Шестью - уточнила Тирпиц, не уточнив, что шесть были проектно, и никогда толком не носились.
- И это корректировщики, которые есть мои глаза. Страх произрастает от бомбардировщиков, которые мои смолётики из-за зубастости могут сбивать. - и вновь недомолвки о том, что самолёты могли нести и бомбы, хотя в случае гидропланов это скорее петарды, которые только краску помнут.
- Представь, что тебе вскрыли грудную клетку, а потом вытряхнули всё, до чего дотянулись. Ну, и на десерт кинули в воду барахтаться вниз головой - холодная констатация фактов, сквозь которую чувствуется раздражение.
- И я могу, но не гарантирую, что смогу полноценно взаимодействовать. - констатировала Тирпиц
- А ремонт... Хех, готовься, работы будет много - Тир ухмыльнулась, ибо у неё без повреждений и госпиталя заканчивались, наверное, только патрули, где было совсем чисто. В остальном... то какой-то монстр, то толпы глубинных, то шторм, то ещё какая неведомая фигня. Слова же адмирала вызвали несколько не ту реакцию, что он ожидал. В её взгляде разве что была не откровенная враждебность, а губы готовились подняться в оскале. Но она резко закрывает глаза, и где-то пару секунд даже не дышит. Тело перехватила Габриэль. Очень вовремя, надо сказать.
- Кхм... Простите. Кажется она вспылила. И я постараюсь как можно больше нивелировать её... Боязнь бомбардировщиков. И благодарю, Тирпиц откровенно слабовата в тактике и стратегии, предпочитая грубую огневую мощь, а Габи пока только учится. Надеюсь, вы дадите несколько уроков в этой области. - Габи неуверенно улыбнулась, и кивнула, но потом поморщилась от слов Флешер.
- Флеш, не гноби девочку, дай ей немного воли - сказала она, но балаган продолжался и вылез Эйлат, и Габриэль не удержалась от дланелика, правда в лёгкой форме. В прочем он дело говорил.
- Угу, а ещё Тир потопили, потому что люфтваффе проспали британцев - фыркнула Тирпиц, на секунду прорвавшисьь сквозь броню Габриэль.
- Тир... - немка просто села и укрыла лицо руками, ибо краска уже откровенно залила её лицо.

Хаос разрастался. Простой закон, действующий даже в таких условиях – Хаос правит в скоплении людей. Хаос разрастался и провоцировал, казалось бы невинную маленькую девочку на громкие заявления, за которыми не было основания. – Соплячка. – Произнес старик и облокотился о стол и сложил ладони под подбородком, глядя на ребенка тяжелым взглядом. Сколь бы ни был прославленным паразит – сейчас, для седоволосого адмирала, перед ним была не подводная лодка, успешно топившая грузовые суда, а ребенок, не доказавший своей значимости ни на грамм. – Я не вижу перед собой ничего что оправдывало имя – только гонор. И я говорю не о ребенке, сидящем передо мной.
Голос его был ровным, серьёзным и совершенно точно контрастировал с тем тоном доброго, пусть и строго дедушки, который он чаще всего использовал в разговоре с детьми и подчиненными в целом. Покровительственный тон перестал быть нужен как только она открыла свой рот, своими словами отбрасывая свою человечность и «обнажая душу». Кривая ухмылка перечеркнула морщинистое лицо старика и на очках появился блик света. – Если ты не можешь увидеть ту пользу, которую мне принесет коммуникация и слаженная работа, то, боюсь, на воду сходить тебе ещё не время.
Сделав легкую паузу, он заговорил, глядя на всех них, но не меняя позы, не меняя тона и даже не сбавляя напора в голосе, которым до этого он давил на сидящего перед ним ребенка.
- Не ошибитесь, считая меня глупым добрым стариком, который будет гладить вас по головке. Этот старик относится к вам так потому, что он считает, что вы и ваша человечность достаточно ценны не только для вас самих, но и для операций, которые он проводит. -  Без взаимопонимания и взаимовыручки, вы никогда, - он выделил это слово, - не сможете работать вместе. Если вы искренне уверены, что человек проживший на этом свете дольше, чем ваши родители, ничего в этом не смыслит, то вы можете встать прямо сейчас и выйти.
Он откинулся на спинку стула и кинул взгляд на бумаги.
- Я опишу причины вашего поступка командованию и они решат что делать с вами дальше. Поэтому.
Старик попеременно посмотрел на Юбари и Эйлата.
- Спасибо вам, что вы говорите столь очевидные, но необходимые истины. Мне недостаточно вашей «совместной работы» на воде. Мне недостаточно того, что вы считаете себя чертовски крутыми морскими бестиями, но любого из вас, в одиночку, сожрут и не подавятся. Мне недостаточно сказать «я не гарантирую», - он перевел взгляд на Тирпиц. – Если ты не сможешь сказать «личные страхи не будут проблемой, сэр», то я не вижу в вас пользы.

Взяв папиросу из портсигара он совершенно не стесняясь её зажег, чтобы успокоить нервы и отвлечься от злого брюзжания, к которому он скатился.
- Моя задача сделать так, чтобы вы выжили и сделали это сообща. Если я посчитаю нужным для этого поселить вас вместе, то я так и сделаю.
Едкий дым стал медленно тянуться по кабинету, пока папироса лежала меж его пальцев, гораздо более неприятный, чем любые сигареты, которые могли пробовать эти слишком рано повзрослевшие сопляки.
- Юбари, я и не предполагал для тебя иной роли. – Наконец произнес он, слегка договорив. – Твоя помощь будет кстати в любом вопросе, который будет касаться твоей компетенции. Эйлат. Мне понравилось, как ты говорил, и я хочу, чтобы ты и дальше демонстрировал свой ум и прагматичность. Тирпиц, я надеюсь, что не буду разочарован. Флэшер. – Он сделал небольшую паузу, явно обдумывая что сказать. – На первый раз я спущу тебе эту дерзость. Запомни, ты говоришь не только с человеком, который старше твоего носителя, но и с адмиралом, являющимся твоим непосредственным командиром. Если твой нарциссизм и самоуверенность будут мешать команде – я не стану тебя жалеть.
Глубоко втянувшись, он указал на дверь, хмуро договаривая.
- У вас есть над чем поразмыслить. Все свободны.

Глядя в спину уходящей Флешер, «Зилоус», наконец, уступил место Эйлату и Цви. А эти двое, в свою очередь, уже начинали сожалеть о сказанном: молодец, надавил на девочку и поучал старших. Так держать! Этика на высшем уровне! Нужно будет потом как-то загладить свою вину.
И все же он не подал виду, что что-то сделал не так. Не в последнюю очередь потому, что его похвалил адмирал. Странно, вообще-то: особенно если учесть, что Тирпиц, например, уже флагман, а повышать голос на флагман это… Ну, почти неуставщина. Но может адмиралу пришлась по душе та жесткость, которую проявил Эйлат? Если эта догадка верна, то он начинал потихоньку понимать ход мыслей старика.

Заботливый, мягкий и плюшевый снаружи, но со стальной жилкой внутри – и, похоже, этого же он требует и от остальных. А еще он требует подчинения и послушания. Подчиняться то придется – одно довольно суровое взыскание Эйлат уже получил вместе с дисциплинарным наказанием, притом как раз за неподчинение приказу. Второго не хотелось: про расстрелянную канмусу он слышал и даже видел документы, ну, те, что лежат в открытом доступе. А вот слушаться – это уже зависит от того, что именно будет просить Михаил Игнатьевич. Если всякие глупости, то плюнет на них Эйлат с высокой колокольни. Если что-то дельное – будет только рад помочь. И то, что старик будет просить сделать чаще второе, чем первое, в том он не сомневался. Но если все-таки окажется, что он ошибался, то останется только молиться, чтобы он не оказался маразматиком – выполнять приказы маразматика на поле боя себе дороже выйдет, да и всему ОВМФ.

Еще одним странным действом Эйлат посчитал назначением флагманом флотилии Тирпиц. Почему не дать, например, Юбари, быть флагманом? Если она действительно так хороша в вопросах тактики и координации, как говорит, то это было бы просто идеальным решением. К тому же, Эйлат основательно побаивался Тирпиц: Юбари просто была строга и немного надменна – что, кстати, пришлось «Зилоусу» по душе – то нацистский линкор просто внушал страх и вызывал гнев, с трудом подавляемый. Освенцим, Треблинка, другие лагеря и многочисленные гетто – это все так просто не забудешь и не сотрешь со страниц истории: книги одновременно серьезной и комичной, смешной и страшной. А от нее, от Тирпиц этой, так и пышет этим страшным, гротескным и неуместным пафосом нацизма. Тем более было забавно слушать, что она чего-то боится. Евреи в Варшавском гетто, надо полагать, тоже боялись. А может быть и нет – в конце концов, они знали, что сражаются без шанса на победу, и потому сражались с рвением, яростью и отвагой обреченных. Эйлат частенько вдохновлялся этой историей, когда ему казалось, что накатывает страх, причем не важно, по какой причине. Каждый раз пробираясь в Иерусалиме к Стене Плача и рискуя получить пулю от очередного палестинского снайпера, он воображал себя юным евреем, несущим какое-то важное донесение от штаба ZOB к бункеру восставших, или от бункера к сочувствующим деятелям АК: страх тут же улетучивался. И помимо того, что это было что-то вроде «ролевой игры», присутствовало и еще кое-что: гордость за свой народ и стремление не посрамить его.

В общем, лично Эйлату куда спокойнее, да и рациональнее виделось плавание под командованием Юбари, а не Тирпица. Поэтому Эйлат не спешил выходить. Он дождался, пока оставшиеся леди покинут помещение, а затем спросил хмуро и в лоб:
- Почему наш капитан – Тирпиц? – и в этом вопросе крылось не только разочарование, но и любопытство. Это, на первый взгляд, неочевидное управленческое решение, но может за ним кроется какой-то более глубокий смысл? Эйлату было интересно услышать ответ скорее с этой точки зрения, чем с какой-то другой. Оправдания ему были не нужны – только здравое и рассудительное объяснение. Ну и еще кое-что крылось за любопытством: по тому, как ответит Михаил Игнатьевич на этот вопрос, можно будет судить о нем и как о человеке, и как о лидере. Это тоже было немаловажным мотивом, заставившим Эйлата задержаться в кабинете адмирала.

Отредактировано Eilat (2015-09-01 00:35:31)

"Если найдешь такого", Юбари удержала саркастичный смешок обращаясь к Флешер, ограничиваясь лишь ухмылкой и насмешливым шепотом. Уж она-то разнесет слухи по ремонтному цеху, ни один механик не возьмется латать высокомерную мордочку лоли-субмарины. Посмотрим как она потом запоёт.
-Ну, коль свободны, то я обратно к себе. Забегайте ко мне в цех как время будет, товарисчи, - Юбари намеренно сделала ошибку в произношении последнего слова. То ли для того чтобы продемонстрировать пренебрежение таковым титулом, то ли просто так - она сама не была уверенна в спонтанно вылетающих изо рта словах. Официальное собрание ведь закончилось, так какой смысл притворяться собранной и серьезной.
И вслед за Флешер вылетела из кабинета Тирпиц, видимо паразит уступил владельцу, учитывая что под контролем сурового немецкого линкора губы девушки не дрожали, а щеки не покрывала краска смущения. Что же, тем лучше, да и для скромняшки скрытой в облике жестокой Тирпиц Юбари подобрала отличное сокращение. Будет она теперь "Тири". Этот слушок тоже надо разнести, и не только по одному ремонтному цеху.
В комнате осталась только она да Эйлер, у эсминца по-видимому имелись вопросы к адмиралу. И как бы Юбари не хотелось вернуться к работе на самом деле, кое-что требовалось спросить и ей. Так что встав возле выхода из кабинета и облокотившись на дверной косяк она бесшумно зевнула.
Интересно, а Эйлату таки что нужно от адмирала? За зевком Юбари умудрилась прослушать его вопрос и теперь ждала каким будет ответ Макаренко.

Отредактировано Yuubari (2015-09-08 18:03:49)

Ответ показался юноше надуманным, но виду он не подал – спорить с адмиралом в первый же день, да еще и по таким вопросам, ему показалось неуместным и недостойным. Умение выполнять приказы и подчиняться им ему привили. Иногда, правда, как сейчас, хотелось знать, почему так, а не иначе.

Ну, вот откуда он может так быстро разглядеть характер Юбари? Это тут, в кругу новых людей, она может быть зажата. Но он видел ее в ангаре несколько раз – не похожа она на того, кто не может за себя постоять или покомандовать на поле боя. Когда она чувствует себя уверенно, она горы может своротить. Может, Эйлат и ошибался на этот счет, но это было его мнение. Уже скоро он мог убедиться в нем или разочароваться.

- Так точно, адмирал Макаренко - ответил, поднявшись со стула, Эйлат, и, вытянувшись по струнке, выполнил воинское приветствие и поспешил покинуть кабинет.

***

Да уж, ну и встречка. Эйлат, конечно, ожидал, что не все пройдет гладко, но чтобы рассориться в первый же день? А ведь это еще не все – к ним еще Лексингтон должна была прибыть. Интересно, а она какая? Про нее он совершенно ничего не знал. Может, хоть она дружелюбна?

Задумавшись надо всем произошедшим, юноша и сам не заметил, как добрел на автомате… Нет, не до своей комнаты – до одного из зданий в развлекательном квартале. Поздоровавшись с местным сторожем, он прошел внутрь и, повернув в нужную комнату, оказался перед своим лучшим средством для сброса стресса. Когда нужно было расслабиться и была возможность, он всегда приходил сюда – к роялю. Закрыть глаза. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Руки медленно ложатся на клавиши, а затем начинают извлекать звуки, радующие душу. Он играл упражнения-этюды Карла Черни: один этюд сменял другой, потом третий, четвертый, пятый... Ближайшие полтора-два часа он полностью отдаст себя музыке.