Утро, начавшееся в обед, было беспощадным. Раскалывавшаяся голова укоризненно напоминала о том, что вчера кто-то перебрал. Да так, что было ещё и до одури тошно.
Когда удалось окончательно осознать себя и, попытки с третьей, переставать пытаться умереть от любого телодвижения Уиллу настигло запоздалое осознание того, что комната, где она проснулась, не принадлежит ей. И вообще находится за пределами женского общежития. И рука на её талии, и чужая футболка, на множество размеров больше, в которую она оказалась одета, и целый полк пустых бутылок, и ужасающий кавардак вокруг... Всё это пыталось уложиться в голове, которая казалась чугунной и совершенно не способной вместить в себя реальность даже в размере одной комнаты, не то что мира за её пределами. 
И единственное, на что хватило смелости и храбрости Льва, это максимально тихо слинять, чем пытаться ответить на несколько собственных животрепещущих вопросов.

Весь день был ни о чём.
Добравшись до собственного места обитания, Уилла пропадала около двух часов в ванной, под контрастным душем. Пыталась воссоздать в памяти подробности вчерашнего дня, но ничего не помнила ровно с того момента, как сунулась к авианосцам. Той девчонке, что споила однажды "Первую". Как же её звали? Вот же чёрт... даже этого вспомнить не удавалось, хотя ещё вчера она точно знала кого ищет и зачем. Да и без разницы, главное, что она не наврала – самогон у неё действительно был жесткий, выбивающий слезу.
Окончательно добравшись до своей комнаты, Уилла застала Линн за уборкой. Пыталась найти для неё какие-либо слова, но Флэшер выглядела до того беззаботной и умиротворённой, совершенно обыкновенной, что девушка решила и не пытаться что-то сделать или сказать. Слова, по ходу, были нужны сейчас ей самой. И если не утешительные – в утешении (как она думала) она точно не нуждалась, то способный мотивировать на что-то кроме лежания на кровати и изучения потолка.
До того, как она уснула к вечеру забывшись беспокойным сном, субмарина предприняла попытку вести себя столь же непринуждённо, что и её соседка. Откровенно затупила в экран ноутбука, который приятно грел живот, старательно избегая социальные сети, новостные страницы и посвятив время чтению различных пабликов. Попыталась один раз позвонить Рико – сама не поняла зачем, а потом бросила эту затею просто потому что не знала что сказать, кроме как спросить о погоде в Австралии. Но это ведь так глупо – спрашивать о погоде. Лишь один раз заглянула в электронную почту, чтобы написать одно единственное письмо – Джинни. Отправила его лишь со второй попытки, потому что первый вариант – безбожно короткий и состоящий лишь из вопроса – ей не понравился. В итоге написала так, словно бы ничего не случилось. Расписала, как проходят курсы в обучении, что научилась недавно готовить тыквенный пирог с корицей, что познакомилась с Кёнигсбергом. Что он славный малый и определённо неровно дышит к подводным лодкам.  Рассказала о мерзкой, несмотря на конец марта, погоде. О том, как хочется тепла и настоящей весны. Заверила, что с Нумачи всё хорошо, что она давно поправилась и они практически не ссорятся. Осторожно спросила о том, как у них там, в далёком Севастополе, дела.
Потом написала ещё два письма. Одно, всё таки, Рико. Уилла обошла тему, которая вызвала вчера откровенный взрыв в рядах их общественности. Спросила таки о погоде, попросила привезти какой-нибудь сувенир – да хоть магнитик на холодильник. Кратко расписала, что в их флотилии все живы и здоровы, прикрепила к письму пару фотографий, которые на неделе сделала Ойген – позитивных и смешных.
Второе письмо, адресатом которого была Нумачи Роука, Уилла дописать не успела. К ним заглянули те две девочки-субмарины, которых Уилла отпустила вчера с пирса, покинув по-английски – даже толком не попрощавшись. Они принесли конфет и фруктовый чай в жестяной упаковке, перевязанной розовой ленточкой. Оказывается, они переживали за неё. Но от предложения заглянуть на чашечку чая ответили отказом.
Возвращаться к попыткам сказать что-то "Первой" Лев не стала. Отбросила эту затею и пыталась читать книгу, но одновременное ощущение пустоты и беспокойства не давали ей собраться с мыслями и не позволяли продвигаться дальше первого абзаца. Любая попытка завести разговор с Линн – пускай самый простой и незатейливый – выливалась в нечто лишённая смысла и содержания. Поглядывая украдкой на девочку, Уилла едва заметно хмурилась, то и дело кусала губы, определённо пыталась что-то решить и понять. И не могла. Боялась.
А потом уснула, растворившись в потоке мутных и лишённых чёткости снов, поспешно сменяющих друг друга. Уснула ненадолго, проснувшись к ночи.

Ночь, вопреки ожиданию, не принесла с собой спокойствия. Не захватила даже сна, о котором Уилла, чем дольше изучала потолок, начинала всё больше мечтать. Весь день она не знала чем себя толком занять, страдала от того, какой вакуум царит у неё в сознании, а как дело пошло к полуночи, так в голове словно бы тумблер щёлкнул и поток мыслей хлынул забыв о всяческих преградах.
– Уилла, ты спишь?
Убирая ладони от лица, Лев заворочалась в кровати, поворачиваясь на бок, чтобы видеть тёмный силуэт девочки.
– Нет, – следом за коротким словом последовал тоскливый вздох, – совсем не могу уснуть.
Пожалуй, она бы даже от кошмаров не отказалась, только бы избавить себя от убийства времени за раздумьями о своей жизни, загубленных планах на счастливую старость и несбыточных мечтах. Пыталась ещё вспомнить (или хотя бы вообразить), что умудрилась наговорить Альберто, чтобы знать за какой свой пьяный бред извиняться. А то и сгорать со стыда. Надеялась ещё, что он будет помнить не больше чем она.
Думала о неотвратимости встречи с девчонками из флотилии. Понятия не имела, что и кому можно будет сказать, кто и как вообще отреагировал, что будет делать, как себя теперь вести. Как вести себя с адмиралом, которому будет с ними сложнее всего. И до этого ведь было совсем не сахар...
Одно Уилла знала точно и наверняка – она не хочет в море. Не хочет больше ни-ког-да возвращаться на Глубину. Хоть и знала, что этот протест ничем хорошим не закончится, что он заведомо проигран.
– А ты почему не спишь? Поздно ведь уже...

Отредактировано Sealion II (2016-03-17 19:22:45)

– Понимаю... – Уилла отозвалась призрачно, словно далёким эхом. Устало.
Усталость стала тем, что определило весь её сегодняшний день. И, наверное, завтрашний тоже. И самым странным было то, что родилась эта усталость как-то само собой, из сущего безделья и пустяка. Уилла знала, что лучшим лекарством от любых недугов является работа, но не могла заставить себя начать делать хоть что-то. Хоть и понимала, что от одного лишь прозябания на одном месте ничего само собой, как по волшебству, не изменится.
В какой-то момент времени, который она сама же упустила из виду, она просто напросто смирилась. Совершенно безболезненно и легко.
Ведь, по сути, что сильно изменилось? Так, чтобы меняло то, кем она является сейчас? Ничего.
Она жива. Она дышит, думает и чувствует. Любит.
Города, разные берега, море, людей. Жизнь, в которой что-нибудь то и дело неладно. Но она же такая красивая, удивительная, такая живая даже прямо сейчас, что её стоит любить как есть. А любить как есть получается, что нужно смиряться перед тем, что она совсем не такая, какую ты ожидаешь. Не такая простая, понятная и лёгкая о которой лишь мечтается. Смиряешься с тем, что для счастья всё и должно быть очень по-разному. Будет, что вспомнить, будет, о чём рассказать, будет и есть, что жить так, чтобы летели искры.
Что же тогда изменило, существенно и по настоящему, вчерашнее радиовещание?
Сейчас, оглядываясь на канувший в неизвестность прошедший день, Уилла постепенно приходила к мысли, что ничего. Что она не хочет (хотя, может быть, в какой-то степени и не готова) что-либо менять. Но это не давало ей права ничего не делать.
"Утром. Всё утром..."

Шорох и движение по ту сторону комнаты привлекли внимание Львицы. Девушка приподнялась на локте, наблюдая за прослеживающимися движениями своей соседки. Хотела уже спросить что она делает, как услышала поступивший к ней вопрос.
– Секрет? – После озвученной мысли, выраженной в одном единственном слове, прошло несколько секунд в тишине. Уилла словно бы не решалась, в действительности, просто наслаждаясь тем робким и хрупким чувством, которое вызвало в ней поступившее от Линн предложение. Это... так... Странно? Непривычно? Удивительно?
Улыбнувшись, девушка выбралась из под своего одеяла, опустив босые ноги на пол. Оглянулась по сторонам, задержав взгляд на окне, а потом, опустившись на пол, на четвереньках подобралась к "шалашу" из одеяла.
– Что тут у тебя?
Почему-то вспомнилось, как пару лет назад они с Флаундер пытались пронести на Базу щенка. Ничего хорошего, конечно же, из этой затеи не вышло, их попытку доброй воли пресекли, но воспоминания всё равно остались тёплые. Уилла сомневалась, что у Линн в тумбочке прячется щенок или котёнок – это было бы глупо, но предвкушения приобщения к тайне это не портило и не отменяло.

Отредактировано Sealion II (2016-03-17 19:22:38)

Это всё ей напомнило рассказы одной русской – как она сама о себе заявляла, вовсе не писательницы – Натальи Волнистой. Рассказы мудрые, смешные, добрые и пёстрые, как сама жизнь.
Линн сейчас говорила и напоминала о точно таких же вещах, как те блогерские записи, изданные однажды в книгу.
Уилла повертела в руках пуговицу с застывшим в ней жуком, присмотрелась к латунному браслету дружбы, не обошла стороной заколки, внимательно выслушала историю брелка с лошадкой, грела в ладони ракушки и гладкие морские камушки.
А когда в руках у неё оказался блокнот, раскрытый на чистых страницах, сердце защемило.
– Подожди минутку, – тихим голосом отозвалась Уилла, осторожно положив все то, что собрала у себя на коленях, на пол и выбралась из шалаша.
Она ничего подобного почти что и не хранила. По крайней мере сейчас. Многое памятное, всё что было оставлено на Центральной Базе при её поездке на Бермуды, просто сгорело и пропало, остались лишь те мелочи, которые она увезла с собой. Да новые, привезённые уже из Севастополя. 
Присев на колени уже перед своей тумбочкой, Уилла достала из неё плотный бумажный конверт и небольшую шкатулку, в которой были лишь две заколки и браслет из ракушек, который ей подарила Код.
После того, чем с ней поделилась девочка, хотелось сделать что-то похожее, соразмерное и такое же честное.
Взяв всё в руки, Уилла вернулась в импровизированный шалаш.

– Это подарок мамы, – на ладони у Льва лежали две заколки – крупные цветы небесно синего цвета. – На восьмилетие двоюродная тётушка пообещала мне подарить такой подарок – такой подарок! – о котором мечтает каждая хорошая девочка.  Естественно, при условии выдающегося поведения. Выдающимся поведением я никогда не отличалась, но тогда два месяца вела себя так, что аж самой было противно от собственной образцовости. И получила три капроновых ленты мерзкого розового цвета. Вместо велосипеда, о котором, как была уверена, следовало мечтать каждой хорошей девочке. Мне было обидно до слёз и тогда мама подарила мне эти заколки. Я их с тех пор каждый день носила...
Девушка запнулась и замолчала. Носила, да только та же самая Линн явно не вспомнила бы Уиллу с этим украшением на голове.
– Носила раньше, а перестала около года назад, даже чуть больше, – Уилла протянула обе заколки Линн в ладони, а сама взяла бумажный конверт, доставая из него открытки вперемешку с фотографиями.
– Мы с мамой раньше часто переписывались, первое время я ей вообще каждый день писала. А сейчас хорошо если хоть парочка писем в месяц выходит. Знаешь, даже просто не всегда знаю о чем писать: будет ли ей это интересно, нужно ли. Мне кажется, мы стали чужими друг другу за всё то время, что я здесь. И мне было обидно, когда в одном из своих писем она написала, что они с отцом усыновили мальчика, – девушка из вороха фотокарточек достала одну, где были запечатлены улыбчивая супружеская пара, покровительственно обнимавшая светловолосого мальчишку одновременно удивительно похожего и не похожего ни на кого из взрослых.
– Мне тогда показалось, будто они меня предали. Словно окончательно смирились, что я никогда не вернусь. И я перестала носить заколки.
Разумом Уилла могла их понять – она была единственным ребёнком в семье, которого пришлось отпустить, да и не на один год. Она понимала их страх, что дочь может просто не дожить до двадцати лет, ведь сама боялась того же. Знала, что отец всегда мечтал о сыне и наследнике. И, в общем-то, была готова даже смириться с тем, что вернувшись будет знакомиться с новоприобретённым младшим братом.
Но после вчерашних вестей их семейное пополнение вновь дало о себе знать, как застарелая рана, которая готова разныться при любых переменах погоды. Глубокое чувство одиночества и собственной ненужности, ощущение, что тебя уже списали со счетов... Всё это довлело. И вроде бы Уилла не находила причин говорить, что она глубоко несчастна, но и счастливой себя совершенно не чувствовала.

– Я ещё не знаю, что написать... Но хочу, чтобы в шкатулке были вот эти фотографии, – она положила на пол две фотокарточки, на одной она была с Флаундер – обе смешные и ещё совсем девочки. Уилла тогда ещё постоянно собирала волосы в две косы, а на второй – они с Нумачи. Роука улыбается, как автор этого глупой селфи, а у Уиллы недовольство смешано с удивлением от того, что ей пытаются зачем-то обнять.
Уилла молчит, глядя на фотографии. Ей почему-то очень грустно, а ещё она совсем не понимает, что с ней происходит. С ней и вокруг.
Лев пожимает плечами и тянется к оставленным блокноту и ручке.
– А ещё, чтобы в шкатулке была одна из заколок. А вторую хочу подарить тебе. Жаль, конечно, что цветы не красные или желтые, эти цвета тебе больше к лицу... Об этом, наверное, и напишу. Пусть тот, кто найдет наш секрет, заберет себе и вторую заколку. И, может быть, на секунду задумается о том, где и кого сейчас может быть вторая.

Отредактировано Sealion II (2016-03-17 19:22:34)

– Платье? – перестав созерцать их нехитрые сокровища и собственные мысли, Уилла подняла взгляд на девочку и тепло улыбнулась, – конечно. Я любительница походов по магазинам... по крайней мере точно была ею когда-то.
Как сказала бы Роука – истинная блондинка. И, наверное, была бы в кои-то веки хоть в чем-то права.
– А ещё заодно можно будет сходить, например, в кино и посидеть где-нибудь в кафе. И ещё кого-нибудь позвать с собой... за компанию.
Ведь почему бы и нет? Обычный день и обычный выходной это то, что заслуживает каждый из них, хотя бы иногда.

Выбравшись следом из одеяльного шалаша, Уилла проследила за взглядом Линн и посмотрела в окно, за которым царила темнота.
– Хорошо, только накинь что-нибудь теплое, ночь прохладная, – это для них, детей моря, не преграда, но к чему стеснять себя неудобствами? Последовав собственному же совету, Уилла подошла к их общему шкафу и, открыв его, достала вязаный свитер и посторонилась, чтобы не помешать Линн. А после достала из коробки с обувью кроссовки.

Обувшись и натянув через голову свитер, Львица первая шагнула к окну и, сперва прильнув к стеклу, всмотрелась в пронзительно густую темноту, в которой привыкшие к полумраку глаза различали очертания деревьев и парковую дорожку, что шла мимо их домика, прямиком за ещё не позеленевшим газоном.
– Пойдём? – обернувшись на маленькую заговорщицу, девушка отодвинула щеколды и открыла окно. В комнату ворвалась ночная прохлада, наполненная отчётливым солёным запахом моря.  Первая выбравшись из комнаты, Уилла, запрокинув голову, посмотрела на окна второго этажа – все тёмные. Если кому-то и не спится, как им, то едва ли он их увидит если нарочно не будет выглядывать в окно. "Вторая" помогла выбраться Линн, хоть эта помощь, по большей части, заключалась лишь в том, чтобы перенять шкатулку наполненную их общим на двоих секретом,  пока девочка самостоятельно ловко выбралась из комнаты.
– Так где садовник хранит инвентарь?

Отредактировано Sealion II (2016-03-17 19:22:33)