Съежившись между мусорных мешков, Кацураги натянула на нос ворот и толстовки, и надетой под нее черной футболки, но, смешанный с ароматами мусора запах собственного цитрусового дезодоранта едва не вывернул ее наизнанку. Девочка беспокойно поерзала, а затем, нахохлившись, прибилась поближе к стенке кузова, надеясь на хоть какой-то приток свежего воздуха.
"Ну и плевать. Все равно даже тут лучше, чем на базе" - горько подумала Кацураги.
Эту мысль пришлось повторить минимум раз пять за всю однообразную дорогу, во время которой девочка только и могла что считать мешки с мусором, прокручивать в голове события последних дней, и заниматься усиленным саможалением. Последнее, что странно, не принесло облегчения, а наоборот, заставило чувствовать себя еще паршивее.
Во-первых, Кацураги не имела понятия, куда едет. Мусоровоз просто забирал свой груз и уезжал... куда-то, каждый вечер. И что будет делать дальше? Что она будет делать? Побираться, прятаться от людей, которые могли сообщить, что видели девчонку в розыске. Скорее всего, и воровать, чтобы выжить в одиночку на улицах. Прятаться где-то в заброшенных домах или канализациях, боясь не холода или голода, не опасностей, связанных с жизнью на улицах, а что ее могут забрать назад.
"Все равно будет лучше чем на базе, - повторяла японка раз за разом, кутаясь в пропитывающуюся запахами мусора толстовку, - Все равно, все равно. Лучше голодать и спать в коробке, чем еще раз увидеть эту суку Патрисию или адмирала, или кого угодно из флотилии."
Потом она подумала о Зуйкаку-семпай и расстроилась окончательно. Остаток пути авианосец тихо стирала слезы грязным рукавом, отчего лицо неприятно саднило...
А потом мусоровоз развернулся и остановился. Кацураги встала на четвереньки и тихонько поползла к выходу, надеясь, не особо шурша, вылезти под шумок. Она до конца думала, что мусор отсюда будут сгружать вручную... наивная. Потому что кузов вдруг накренился и девочка, вместе с мешками, частью развязавшимися или порвавшимися, осыпав в процессе ее своим содержимым, полетела куда-то в темноту.
Кацураги зажмурилась и инстинктивно попыталась отползти, закрывая голову руками, но следом за мешками на нее упало что-то тяжелое, больно ударив, как будто мало ей было приложиться головой о раковину. Тихонько пискнув от боли и неожиданности, авианосец откатилась куда-то вбок, отползла дальше по-пластунски, затем встала на четвереньки и спряталась за крудой мятых коробок, сваленных на старый диван с полусгнившей обивкой, на которой можно было еще разглядеть узор из сине-желтой шотландки.
На то, чтобы перевести дух и оглядеться, ушло несколько минут. Старая обивка ползла под пальцами, оставляя на коже мерзкое ощущение чего-то влажного и скользкого. Глаз не мог толком уцепиться ни за что, и рассеянно бегал по грудам трудноидентифицируемого мусора, мятым банкам, осколкам, оберткам, и прочей гадости. А затем, только когда шум двигателя отъехавшего мусоровоза затих вдалеке, Кацураги просто выпрямилась, слегка отряхнула свою толстовку, и, сунув руки в карманы, пошла, не разбирая дороги между груд мусора. И только тогда ее слух уловил посторонние звуки. Даже странно, учитывая, насколько глухой казалась ночь. Сколько сейчас времени? Два часа ночи? Три?
Она заметила этих мальчишек слишком поздно, иначе бы непременно постаралась остаться наземеченной. В любом другом случае Кацураги не побоялась бы дать им отпор, но сейчас она испугалась не на шутку не того, что ее побьют, а того, что заметят и доложат, когда пропавший авианосец объявят в розыск. Поэтому девочка среагировала немедленно. А именно, сразу же круто развернулась и бросилась бежать. На беду, куда бежать она не знала, да и беготня в темноте, не разбирая дороги и с кружащейся от ужаса, все еще пульсирующей головой - не особенно мудрое дело...

В потенциально опасной жизни, здоровью, гордости и благополучию... словом, в любой неприятной ситуации обычно есть два выхода: бей или беги. Обычно Кацураги выбирала второе, не рискуя нарываться на большие неприятности в случае если навредит кому-то физически, да и шансов быть битой так все-таки меньше. Но, будучи загнанным в угол, защищаться будет кто угодно.
Драться Кацураги никогда не умела: она все-таки лучница, а не рукопашник, а огромная для девочки-подростка (но посредственная для тяжелого авианосца) сила неудобно сочеталась с бытовой неуклюжестью. На что японка успела даже мысленно лишний раз посетовать, когда земля внезапно ушла из-под ног, а мир завертелся перед глазами, заставляя потерять не только чувство равновесие, но и понимание, где верх, а где низ. И даже не сразу поняла, что здесь есть кто-то еще; только услышав визг неподалеку, осознала, чем именно был тот желтый предмет, на который она упала. Приподнявшись на руках, Кацураги несколько раз ошалело моргнула, таращась на маленькую девочку, увидеть которую здесь и сейчас для нее было так же дико, как и встретить единорога в парке на Центральной Базе, настолько не стыковалось с милыми маленькими детьми это темное, грязное место невесть где да среди ночи.
Но девочка никуда не исчезла и не превратилась в кусок грязной желтой шторы, или плешивую куклу с оторванной рукой, давно потерянную среди мусора.
- Ты цела?... - внезапно для самой себя, авианосец перепугалась, что могла что-то сломать ребенку.
Но ответить ей не успели. Преследователи съехали по грязному скату, как в каком-то фильме ужасов, где вместо маньяков и привидений озлобленные гопники стаей защищают свою территорию.
Кружащейся взлохмаченной голове со слипшимися от жидкой грязи волосами только на поле боя приходилось соображать так усиленно и быстро. Только вот на поле боя на помощь приходил паразит: здесь же, на суше, авианосец Кацураги больше не была авианосцем Кацураги. Она была пятнадцатилетней Тэндо Каори, потерявшейся на свалке в незнакомом городе среди ночи, вынужденной убегать и прятаться, напуганной и растерянной. Так что, лишь получив пару ударов, и в панике сообразив, что где-то рядом досталось незнакомому ребенку, девочка поняла, что может и должна дать сдачи.
А потом, и то, что мальчишки эти были... просто мальчишками. Не канмусу. А значит, и бояться их даже стыдно. У нее по-прежнему есть один из редких плюсов собственной "корабельности" - сила, крепость, устойчивость, даже с учетом все еще не сошедших побочных эффектов транквилизатора и всех пережитых за треклятое сегодня травм.  А значит, и дать им отпор не должно быть так уж сложно.
Пытаясь отползти спиной вперед куда-то назад, и не успев подняться на ноги, можно сказать, что своего противника Кацураги встретила во всеоружии. То есть, со всем доступным ей "оружием": руками, ногтями, ногами и зубами, и всякое умение драться ей заменяли напор и отчаяние, которые давным-давно уже складывались внутри в плотные аккуратные стопочки, множась и копясь.
- Отвали! - невпопад шипела девочка, не глядя лупя и пинаясь по всему, что попадалось под руку, - Отвали от меня!
Она, уже не сдерживаясь, с силой толкнула мальчишку в сторону и с места прыгнула на второго, того, что палкой ударил девочку.

- И я нормально, спасибо, - нервно выдала Кацураги натянутым высоким тоном, в котором в равной мере мешались пережитое потрясение и наигранная обида, прозвучавшая по привычке, на автомате. 
Она была слишком напугана, чтобы действительно обижаться сейчас на что угодно. Девочка тяжело дышала, руки сотрясало тремором, и, чтобы успокоиться, было бы неплохо хотя бы несколько минут постоять спокойно и перевести дух. И даже чужой не терпящий возражений, командный тон, в любой другое время заставивший бы ее встать в позу, прошел мимо.
Ее тело действовало само, без малейшего участия сознания. Через пару минут, когда сердце перестало так отчаянно колотиться, Каорин поняла, что хлюпает по жидкой грязи следом за неизвестным мужиком в темноте, неся на закорках девочку в желтом платье, плотно обхватывающую ее за шею руками, и за поясницу ногами.
Если бы кто-то еще вчера сказал, что она окажется в такой ситуации, японка рассмеялась бы ему в лицо.
Но это не сон, все чувствуется слишком ясно. Она воняет как общественный сортир. Ноги промокли насквозь. Нога саднит, и под левым ухом все еще свербит боль. Завтра наверняка будет синяк от страстного свидания головы с раковиной. Все это слишком реально. Особенно девочка.
Очень странно, что именно последнее действовало на Кацураги умиротворяюще. Впервые за много лет она чувствовала чужое живое тепло так близко, что чутко слышала, как бьется маленькое сердечко ребенка.
Удивительно. Не будь этой девочки, что было бы? Она бы побила тех двоих в яме, и ушла бы дальше, в неизвестное никуда. И за этим мужиком не пошла бы, сбежав с перепугу. Так и блуждала бы до рассвета невесть где. Она и сейчас идет невесть куда, но, даже в таком положении психологически комфортнее иметь хотя бы какой-то пункт назначения, чем не иметь вообще ничего.
Память и мысли медленно прояснялись, и, уставившись в спину этого "Бигби". Кажется, так его звала мелкая? И что, она правда сказала...
"Бигби, я нашла спирт!"
Серьезно? Нет, правда?
- Куда идем-то? - спросила авианосец мрачно, - И чего это малая среди ночи на помойке бухло ищет?
Вопрос вырвался прежде, чем Кацураги успела подумать, что следом за ним могут спросить уже ее. Например, как и почему сама оказалась на свалке. А над ответами девочка, конечно, не думала. Вроятность, что этот мужик использует детей в качестве бесплатной рабочей силы, заставляя их искать себе алкоголь на свалке, была слишком возмутительной, чтобы смолчать.
Это сулило проблемы.
Но несдержанность сулила проблемы намного большие.
И когда она научится держать язык за зубами, или, хотя бы, не трепать им, пока хорошо не продумает, что сказать в ответ?

Кацураги хотела было спросить, что тут случилось, и отчего окружающий мир стал напоминать сцену из "Ходячих мертвецов", только без зомби, но быстро оборвала это желание. Если она хочет сохранять инкогнито, то лучше делать вид, что не удивлена... хотя и пришлось постараться, чтобы хранить невозмутимое выражение лица.
Несмотря ни на что, ей здесь нравилось. Было что-то завораживающее в заброшенности и запустении. Возможно, тот факт, что на заброшенных улицах меньше людей, меньше опасности быть замеченной ненужными глазами, и меньше тех, кто может сдать ее назад в ОВМС.
И уж конечно, сейчас даже в свинарнике Кацураги чувствовала бы себя лучше, чем на Центральной Базе.
Поставив девочку, она отошла на несколько шагов, чувствуя себя слишком не в своей тарелке, чтобы пытаться подавать голос. Созерцала сначала "дежурного" и его короткую перепалку с этим Бигби, потом посмотрела ему в спину и нахмурилась. Подозрительный тип, все-таки. Малявка говорила что-то про "маму", и что копались на свалке для нее, но это не казалось поводом отпускать и, тем более, оставлять на расправу гопникам кого-то такого мелкого и беззащитного.
Очнулась от прострации девочка только когда к ней обратились.
- Э... я? - Кацураги тупо моргнула. Шестеренки в голове задвигались, зашустрили, так, что, казалось, так и скрипят, все проржавевшие и несмазанные. Девочка заложила руки за спину и опустила глаза куда-то в пустоту через левое плечо, - Я... Рин. Сато Рин. Я на свалке была, меня этот, - авианосец неопределенно мотнула головой куда-то в направлении, где скрылась не так давно спина Бигби, - Попросил мелкую помочь сюда принести.
Имя придумалось буквально на ходу. А следом за ним, цепочкой, в голове стала выстраиваться ложь за ложью. И Кацураги понесло.
- Я это... из дома ушла. Опекун пьянь, постоянно приставал, унижал и лупил меня почем зря, и все деньги по пособию на бухло спускал. Жрать вечно нечего. Как на днях башкой об раковину приложил, так и решила, что хватит с меня. Вот, что осталось, - девочка убрала за спину волосы и продемонстрировала набухающий синяк под ухом. Немного помолчала, и, тяжело вздохнув, добавила, - Вы только не сдавайте меня, я сама уйду утром, если разрешите на ночь остаться. Если этот мудила меня найдет, он с меня шкуру спустит.
Замолчав, Каори почувствовала, как сердце сковывает страх. Хотела сказать что-то еще, да вместо слов вырвалось невнятное бульканье. Шмыгнула носом, скомандовав себе не реветь, хотя и не надо было: слишком страшно, чтобы себя жалеть.
Что если они не поверят? Если решат ее сдать все равно? Или вернуть несуществующему приемному папаше-алкоголику, и поймают на этом обмане?

В тишине и покое, под мерное сопение, издаваемое спящим ребенком, Кацураги могла немного расслабиться, внимательно осмотреться и прийти в себя.
Первым делом она стянула с себя грязную толстовку, и, подумав, положила в дальний конец кухни, на подоконник. Футболка под ней удовлетворяла относительной чистотой, а, одновременно, напоминала, что душа и стиральной машины, по всей видимости, не видать ей еще очень долго. Ну и хрен бы с ними, и правда. Центральная База этих халявных удобств не стоит.
Самым непривычным здесь, все же, была не обстановка, не тот факт, что дети ютятся в заброшенном здании невесть с кем... и она теперь с ними. Как ни странно, гостеприимство. То, что кто-то тут рад ей, и даже настоял, чтобы осталась, как будто зная, что ей некуда больше идти.
Какое-то время авианосец тупо стояла около окна, рассматривая стол, шкафчики, старые стены с облупившейся краской, удивляясь порядку, тому, что тут готова еда, и кто-то потрудился сделать это ненужное никому место уютным настолько, насколько можно. Подумала было разбудить девочку, или попробовать отнести ее в место, указанное той как "спальня", но потом решила не трогать, по крайней мере пока не познакомится тут с... "Папой и Мамой"?...
Или, хотя бы, не наберется храбрости остаться тут одной.
Поэтому, постаравшись потише отодвинуть стул, девочка устроилась напротив Ким, повторив назубок свою "легенду", чтобы, при повторном пересказе слезливой истории о сбежавшей жертве домашнего насилия не было никаких противоречий. Не похоже, чтобы "дежурный" в эту историю вообще поверил, но это означало лишь то, что стоит проявить твердость и постоянство в ее пересказе.
Страшно, все-таки. И тут, и за дверьми, и за окном. И на базе, и вне его. Мир сейчас казался страшным как никогда... наверное, потому, что Каорин впервые осталась в нем одна, если не считать спящей рядом "мелкой". Хороша дева флота, если у маленькой и совсем обычной девочки храбрости больше раз в пять, да приходится за нее хвататься, как за соломинку.
Да когда из нее вообще была "правильная" дева флота? Учись жить теперь как обычный человек, Сато Рин, жертва опекуна-алкоголика. Ками-сама, как же стыдно и страшно врать и притворяться, если нет другого выхода. Ну какой из нее "агент под прикрытием"?
Кацураги затруднялась сказать, сколько времени просидела так, поглядывая в неуверенности то на источающую аромат еды кастрюлю, то на окно, то на дверь, и беспокойно ёрзая, так и не зная, как теперь поступить. А потом, вооружившись приглашением спящей "малой", решила, что разумнее всего будет сейчас все-таки хотя бы немного поужинать. Это и мозги прочистит, и даст сил, согреет и успокоит. Поэтому, тихонько поднявшись, японка приподнялась на цыпочках, посмотрела в кастрюлю, и решилась немного похозяйничать на чужой кухне.
Чтобы наесться полностью, ей могло и не хватить всего этого чана, но Каори, едва ли не впервые после приезда Перл-Харбор два года назад оказавшаяся в совершенно новой, незнакомой обстановке, непривычно робела и стеснялась злоупотреблять чужим гостеприимством: не хватало еще и начать объедать этих детей. Поэтому, найдя себе плошку с ложку, зачерпнула из кастрюли совсем немного, а потом минут пять сидела, вдыхая теплый запах еды, как будто могла насытиться одним только им, и до последнего не решаясь взяться за ложку.
- Итадакимас, - тихонько прошептала девочка, посмотрев на лежащую на столе в крепком сне светлую макушку, прежде чем приняться за еду, - Спасибо.