«Они что вообще обо мне думают? Я им нянька для линкреев?! Что это за «Мы хотим, чтобы ты отдохнул»?» Лютцов был спокоен внешне, как море в штиль. Всё также аккуратен, всё в той же форме Кригсмарине, волосы аккуратно причёсаны, а рубашка накрахмалена. Внешне Лютцов ни чем не отличался от себя-обычного. Но внутри в нём всё кипело от гнева. Разумеется, ведь его германская гордость была задета так, как ещё никогда до этого. Даже ужасное «Карманный линкор» так не злило обычно. Хотя задеть крейсер ещё больше было сложно, командование сумело доказать, что всё возможно.
Он вообще не планировал ничего делать на ЦБ на Хоккайдо, его вызвали, чтобы дать новое распоряжение относительно места службы. Заодно сопроводить небольшой конвой. И всё было хорошо до вчерашнего дня. Ему сказали, что пока что его место будет тут. Это не очень радовало, потому что к Тихому океану крейсер был непривычен. Да и никого из знакомых тут не было. Но потом его спихнули на инструкторскую работу. И все аргументы о том, что боевой крейсер должен исполнять свои обязанности не на полигоне, а в бою, встречались непрошибаемой стеной. Это было сражение, которое выиграть было невозможно. Уже одно это сильно выводило из себя. Лютцов даже говорил лично с Адмиралом, у которого находился в подчинении, но тот мягко развернул его, сказав, что крейсер неплохо поработал и ему полагается небольшой отдых на непыльной работе с новичками. «Отдых», как выразился командующий. Скрипя зубами, пришлось подчиниться и принять свою судьбу, как принимаешь штормовое море.
Затем ему выдали первое задание. Отработка стрельб с линейным крейсером Конго. Досье на неё нашлось в архиве отдела кадров и весь предыдущий вечер Лютцов провёл в изучении дела подопечной. «Будут проблемы» - заключил он для себя. Нет, ни чем плохим Конго вроде не выделялась, но в характеристике отмечалась её крайняя упрямость и несговорчивость. Оставалось лишь надеяться, что устав она уважает больше, чем сопротивляется.
Как и всегда, этим утром он встал рано, сделал зарядку и пробежался, привёл себя в порядок и приготовился к трудовому дню. Если уж его заставили что-то делать, то он будет делать это хорошо и качественно, чтобы ни у кого не возникло ощущения, что немец халтурит. В инструктажной он прождал полчаса, но Конго не пришла. Он пошёл в общежитие кораблей и собирался уже устроить разнос лично, а потом представить к наказанию засоню…Но в комнате её не нашлось. Тяжкрей поправил воротник и поинтересовался у коменданта общежития, куда могла деться девушка. В ответ он получил что-то невнятное о том, что она просто вышла из общежития и не возвращалась.
Время шло, линкрей не объявлялась, Лютцов всё больше начинал выходить из себя, впадая в тевтонскую ярость. Он уже точно решил для себя, что сегодня Конго не выйдет с полигона, пока не попадёт 10 раз из 10 за одну серию залпов ГК на предельной дистанции. Он планомерно обходил всю базу, интересуясь у охраны, не видел ли кто беглянку. Но ответы были скудными.
Наконец, остался только парк. Парковая территория, прилегающая к базе, была довольно большой, но это оставалось единственное место, где могла укрываться девушка. Приготовившись к долгому обходу, Лютцов вошёл на зелёную территорию и тяжёлым шагом начал обход. Утро уже было в самом разгаре, Солнце уже ощутимо нагревало, а поиски выматывали своей безрезультатностью. «Конго…лучше бы тебе найтись и по скорее…»

Он заметил её очень быстро. Кажется, что эта девушка и не пыталась скрываться. По крайней мере она просто сидела на скамейке и наводила марафет на своём лице. Глубокий вдох-выдох и отсчёт в голове до 10 помог Лютцову прийти в себя. Это сейчас было необходимо, чтобы не сорваться и не начать знакомство с рукоприкладства. Даже то, что это девушка, его бы не остановило от хлёсткой пощёчины, которая бы быстро исправила выражение на её личике. Ему сейчас хотелось восстановить поруганную справедливость устава и военной службы и немного выплеснуть гнев. Ну, разве что совсем капельку. Но если он просто подойдёт и врежет ей, это будет не совсем то. Но день сегодня будет тяжёлый, к этому стоило быть готовым. Он стоял достаточно далеко, чтобы на него не обращали внимания, но достаточно близко, чтобы разглядеть девушку в живую. Вроде обычная, взрослая девица, а ведёт себя, как ребёнок. Бунтует и протестует против реальности. Так говорилось в её досье. Ничего, он постарается выбить из неё эту дурь, как выбивали дурь из него в учебке. Какое романтичное было время, кто ж знал, что теперь он сам будет в роли инструктора. Но прочь мысли, пора действовать.
Слегка ленивым шагом, намеренно щёлкая каблуками, Лютцов подошёл к скамейке и встал прямо перед девушкой в опасной близости. Отсюда он мог в одно движение взять её за косу, в случае чего, и потащить. На полигон или в карцер – это уже дело другое. Но, в тоже самое время, девушка могла встать на месте, чтобы отдать честь. Но на это рассчитывать вряд ли приходилось.
- Линейный крейсер Конго. Встать, руки по швам, отдать честь! - очень тянуло поднять эту девчонку прямо за шкирку и поставить смирно перед собой, а потом заставить пахать до седьмого пота. Но тон Лютцова был спокойны и даже холодным, как Северное море, лишь в конце он позволил себе повысить голос на тон. – Я - Ваш инструктор. Вы не явились на стрельбы в положенное время. За это Вам назначается пять нарядов по цеху! При повторном нарушении отправитесь на пять суток на гауптвахту.
Он решил сделать на этом паузу. Представляться, пока она не встанет и не выполнит приказ, он не собирался. В крайнем случае, она узнает его имя только в разговоре с офицером охраны в карцере, куда он её обязательно посадит за малейшее нарушение устава. Они хотели, чтобы он нянчился с линкреем? Они думали, что он будет носится с нею, как с писанной торбой? Он выбьет из неё всю дурь, даже если придётся пальнуть по ней из ГК в борт. И плевать, что это уже превышение служебных полномочий.
Оставалось ждать и надеяться, что до этого не дойдёт, хотя шансы были крайне малы. «Что ж, будем по старинке пачкать руки. Школа Химмельштоса всегда была рабочей против таких вот заносчивых кадров». Речь немного успокоила Лютцова, он уже не так закипал, но всё ещё был опасен. Хорошо, если эта девица быстро схватывает, когда спорить не стоит, и может быть сговорчивой.

«Подчинилась…неплохо, уже неплохо. Хоть и с явным нежеланием, хоть и с упрямством, но она подчинилась. Будет ещё время, когда я научу её подчиняться с принятием этого, но это будет чуть позже. Будет ещё время уважения, но и до этого пройдёт ещё какое-то время. А пока что мы с тобой просто на разных полюсах уставных отношений. Но у нас нет выбора, мы с тобой уже повязаны». Взгляд Лютцова выражал полное равнодушие и презрение к нарушительнице устава. Он даже не старался смягчиться.
- Лютцов, - небрежно бросил он в качестве представления. – Обращаться ко мне положено строго на «Вы». «Сэр» замени на «господин», у нас интернациональный флот, так что национальные обращения не всегда бывают уместны.
«Смысл она не видит…Тоже мне нашлась философ. В бою на лишние размышления нет времени, так что смыслы искать ты будешь во внеурочные часы. Или за выполнением нарядов, коих у тебя явно будет в достатке». Лютцов усмехнулся. Криво и с издёвкой.
- Тебя не за смыслом посылали, а на стрельбы. Однажды ты поймёшь, что в точном залпе намного больше смысла, чем в твоих исканиях оного. Хотя бы потому, что на языке залпов ты сможешь поделиться своими измышлениями с Глубинными на понятном им языке. И тебя, возможно, не съедят, - он больше не смеялся, хотя и выразился длинно. Мог бы просто сказать ей заткнуться и послать переодеваться. – А сейчас, встать смирно, по уставу! Напра-во! Переодеваться для занятий по стрельбе шагооом марш!
Он подождал, когда приказ будет выполнен и стал идти чуть позади девушки, чтобы контролировать её движение и не давать делать глупости.
- Запомни, теперь ты часть флота! Поэтому веди себя достойно! Ты можешь думать о канмусу, что угодно, но это не изменит твоего положения. В твоих интересах подготовиться к будущему и не сдохнуть в первом же бою, став пищей для Глубинных. А если ты думаешь, что лучше отсидеться на берегу, то огорчу тебя, такой радости у тебя не будет ни в каком случае. Однажды придут и за тобой тоже. И будет лучше, если ты будешь готова к этому.
Он не надеялся на продуктивность лекции, но какую-то подготовку он дать обязан. Тем более, что идти в тишине довольно утомительно. Лютцов уже остыл до приемлемой температуры и теперь уже выносил мир вокруг себя со стоизмом. Но вот Конго его раздражала пока что. Слишком она много думает, от таких часто одни беды. Меньше мыслей, больше дела. В бою это надёжнее, а именно это сейчас в приоритете.

Эрнст вздохнул. Глубоко. Старательно подавил в себе гнев и агрессию и решил, что это знакомство надо поворачивать совершенно в другую сторону, иначе не избежать ему рукоприкладства в жёсткой форме.
- Я сочувствую, - медленно проговорил он. – Что тебе досталась такая судьба. Это и впрямь можно назвать проклятьем для обычного человека. Ты не желаешь этого, не ждёшь, но получаешь то, что получаешь. Но ты не в силах изменить это. Хочешь быть жалкой? Хочешь быть «больной»? – он саркастически выделил это слово. – Или хочешь сделать хоть что-то стоящее в своей жизни? Пусть даже в таком состоянии. Смысл вовсе не в том, чтобы бороться или лечиться, а в том, чтобы остаться человеком даже будучи канмусу. Ты жалуешься и ноешь на свою судьбу. А ты видела эсминцы? Им всего по 10-12 лет, а они уже ходят в бой, сражаются и побеждают. Они не ноют в уголке, не сбегают, хотя им не менее трудно, чем тебе. А может даже более, у них ведь отняли счастливое детство. Они теперь навсегда прикованы к морю. Ты, как капризный ребёнок, но наступило время взрослеть. Очень быстро взрослеть. Хочешь ты этого или нет.
Он постарался выдержать свою речь в не самых нравоучительных тонах, но с ведущей позиции сверху. За разговором они дошли до общежития. Сильно стесняться того, что он заходит на территорию девушек, Лютцов не стал. Он тут в роли инструктора, а не из пошлых соображений. Так что он предъявил пропуск охране и проводил вперёд себя Конго. До комнаты.
- Переодевайся в форму и отправляемся на полигон, - сказал он ей перед дверью в её комнату. Нарушать личное пространство девушки он не собирался, не для того его приставили к ней. Хотя, если она будет вытворять ещё больше вольностей, придётся нарушить и эту границу. Флот, как и армия не направлены на ласковое отношение к людям. Они направлены на унижение и уничтожение всяческой личной свободы и воли. Нужно это только затем, чтобы человек мог отринуть всё человечное в себе в угоду жестокости и злобе, которые и помогают бороться с врагом. Любым врагом. И он воспитает из этой капризной девочки линкрей. Разговорами, тренировками, кнутом или пряником, но он сделать из неё ту, от чьих залпов Глубинные будут дрожать и разбегаться, как от огня.
Немного сбавив темпы своего наставительства, Лютцов получил небольшую передышку. Сейчас он не был настроен орать или бить кого-то. К муштре он относился философски. Она, разумеется, жестока, беспощадна и унизительна, но в ней есть толк. Надо разумно применять её. Сейчас он был в состоянии, когда добиваться внушения он был намерен разговором. Но это вовсе не значило, что при малейшем нарушении устава, он не выбьет дурь из этой фифы или не спустит с неё семь шкур. Пока игра идёт по его правилам, всё в порядке и он может позволить себе терпимость, но только до момента нарушения правил. И девочке ещё предстоит это понять.

«Сколько самомнения! Сколько гордыни и эгоизма! Это же надо так любить себя и так презирать всех остальных. Особенно таких, как я…Или адмиралов она презирает больше?» Эрнст вздохнул без всякого облегчения. Ему было даже противно марать руку об такую зазнайку, но бить её он не собирался. Он хотел идти по пути трудного воспитательного процесса. По пути жестокого преломления характера и изменений.
- Скажи, у тебя есть хоть капля гордости? – с интересом спросил Лютцов. – Хотя бы капля, чтобы не ныть, не стонать и принимать СВОЮ судьбу. Твою, ни чью другую, а только твою. Или ты способна только прибедняться, плакать и ныть? О том, как тебе плохо. Только тебе и никому другому, никому больше так не плохо на свете, как тебе, - он говорил тоном, передразнивающим Конго. – Тебе самой нравится такой быть? У тебя есть хоть капля обыкновенного самоуважения?
Он посмотрел на Конго серьёзно и холодно. Его гнев и негодование сменились чувством брезгливого отвращения. Он понимал тех, кто плачет о своей тяжёлой судьбе, он понимал тех, кто плачется о том, что им больно или страшно, но он также знал, что они закончат. Слёзы рано или поздно пройдут, они соберутся с силами, они встанут и смогут сражаться. Слёзы высохнут, они перестанут плакать. Но эта девчонка была просто странной. Она отрицала службу, она отрицала своё положение, свою судьбу, она пыталась просто сбежать, как последний дезертир, как последний трус с поля боя. Нытик и пораженец, которого требовалось воспитать. И первое, что будет её уроком – это форма.
- Линейный крейсер Конго, - сурово начал он, глядя в упор на девушку. – Запомните, форма придумана не ради красоты. Она придаёт строгий и стройный вид не только человеку, но и его мыслям. Поэтому тренировочная форма допускается только на занятиях по физической подготовке. Сегодня же Ваш выход в море на стрельбы. Так что, будьте добры, приведите себя в порядок, - последнюю фразу он бросил совершенно беззлобно и даже с ленцой, показывая, что обсуждение на этом закончено.

Судя по всему, все его речи и морализм тут был не уместен. Что ж, биться в эту дверь бесполезно. Что там ещё есть в его рукаве? Задушевные беседы? Отеческие советы? Ругань? Что вообще может привести эту девчонку в чувство. А может забить? Она же не его головная боль? Она – просто довесок к штабной работе. Просто ещё один новобранец, который его не волнует и волновать не должен. Что она, зелёная новобранка, смыслит в армии? Зачем перед ней распинаться? Пару заходов было сделано, не работает. Нет, терпение и труд, конечно, творят чудеса. И его, немецкая доктрина требует прикладывать все усилия, но во флоте надо уметь лавировать, а не лезть напролом. «Манёвры, Лютцов, манёвры и ещё раз манёвры». Он подумал над последним предложением девушки. Странно было, что ей никто не дал форму. Но не писать же кляузы на это в Адмиралтейство.
- Чёрт с тобой, - махнул он рукой с уставшим видом. – Меня, откровенно говоря, приставили не наряды тебе подбирать. Можешь хоть в шубе, хоть голой, - он посмотрел на часы. Времени они потеряли просто гору. Выходы на это время были уже закончены, а значит, девка всё-таки останется без стрельб. Обидно, что ни говори. Ему не удастся пальнуть ей в борт ради острастки. Да и вообще всё не по плану. Но не отступать же от тренировок из-за этого.
- Можешь плясать, мы полностью опоздали на стрельбы с твоими прогулами. Ещё три наряда, завтра пойдёшь драить комнаты. Раз уж не любишь море, будешь работать на благо общества на берегу. Ну, а сегодня…Что ты уже успела узнать о своей «болезни»? Не думаю, что тебе рассказали много, раз ты так полна предрассудками. Сегодня у тебя будет сессия вопросов-ответов. Раз уж я твой инструктор, то я буду отвечать на все твои вопросы, пока мы будем таскаться по базе. Если вопросы будут умными, то в конце тебя ждёт подарок, если будешь валять дурака, получишь наказание. Про подарок не скажу, наказание – трое суток в карцере на воде. Так тебе понятнее?
Лютцов лениво смотрел на свою подопечную, не питая особых надежд на установление контакта. Он пообещал себе, что ещё несколько раз он попробует. Он будет честен с собой, он не бросит это дело просто так. В крайнем случае, он будет просто муштровать её. Как в старой доброй казарме это делают с пехтурой. Причём делать он это будет лениво и ради галочки. Но пока он не опробует все методы воздействия на это девицу, он не отступится. Раз уж он взялся за это дело, то он, Эрнст Вебер Лютцов, не отступит.